Книга Домашний огонь - Камила Шамси

Он услышал, как Абу Раис выкрикивает имя, на которое Парвиз почти привык отзываться. Он поспешно вытащил из бардачка тряпку. Песок поддавался под его ногами, когда юноша брел назад, не вынимая рук из карманов. Палач поднял меч, опустил на шею коленопреклоненной жертвы. Парвиз согнулся, желудок вывернуло наизнанку. Выпрямился – палач снова заносил меч и снова останавливал в нескольких сантиметрах от беззащитной шеи. Абу Раис, надев наушники, регулировал уровень шума. Палач указал в сторону, и Абу Раис отошел, куда велено – всего на несколько шагов. Они прикидывали, куда полетит голова казненного, когда ее отрубит меч. Соображали, как правильнее разместить микрофоны.

Парвиз подобрался к коленопреклоненному, нагнулся, чтобы засунуть тряпку ему в рот. Губы мужчины все еще шевелились, вблизи Парвиз различал и слова. Приговоренный молился. Айят-аль-Курси, молитва, которой Парвиза учила бабушка, велела повторять ее в беде и растерянности. Он и сам шептал ту же молитву, пока шел от джипа к коленопреклоненному. Мужчина поглядел на него. Лица его Парвиз потом не сумеет припомнить, только эти расширенные глаза.

– На, послушай. – Абу Раис протянул Парвизу наушники. Парвиз неуклюже взял их, уронил. – Что у тебя с руками?

Парвиз покачал головой, снова взял наушники, кое-как напялил на голову. Абу Раис, прищурившись, следя за ним, передал и микрофон. В наушниках щелчки – микрофон ходуном ходит, дрожат даже локти.

– Ничего не могу с этим поделать, – сказал он. И добавил: – Что-то нехорошо мне.

– Ступай, полежи в джипе, – велел Абу Раис и отвернулся.

Парвиз сделал как велено – прилег на заднем сиденье джипа, плотно закрыл окна, и перед глазами все одно и то же: лезвие рассекает воздух, рассекает плоть и кость, тело оседает, голова скачет по песку, потом катится, пока не остановится, и глаза все еще открыты, глядя без страха, обвиняя. Долго ли это – отрубить человеку голову?

Когда Абу Раис вернулся в машину, Парвиз сказал ему:

– Не знаю, почему Аллаху угодно было, чтобы вышло так. Моя воля клонилась в одну сторону, а руки – в другую и не повиновались ей. Наверное, чем-то я не угодил Аллаху.

Абу Раис внимательно присматривался к нему, пока Парвиз объяснял свою слабость волей Аллаха. Если заподозрят в нелояльности, лишат всех прав и отправят рыть окопы на окраине города, а там и под бомбу попасть недолго.

– Тебе следует ночь напролет молиться о прощении, – решил наконец Абу Раис.

– Непременно, – ответил он. Поди знай, поверил ли ему этот молчаливый иракец или же просто не захотел лишиться полезного работника. Тут не разберешь, кто истинно верующий, а кто подыгрывает по самым разным причинам, из жадности или из страха. Никто не мог ни на миг позволить маске соскользнуть – слишком дорого пришлось бы за это заплатить.

И дальше он работал день за днем в студии, подбирая звуковые треки для сцен обезглавливания, распятия, бичевания. Это было одновременно испытанием и карой. В студии он умел владеть собой. Абстрагировался – ничто не имело значения, только правильно выставить звук. Своего рода восторг – открывать новые тона и оттенки звуков: гвоздя, проходящего сквозь плоть, лезвия, проходящего сквозь плоть. Одни мужчины и в предсмертном вопле оставались мужчинами, другие превращались в животных. Он, Мохаммед бин Баграм, самого себя теперь относил к животным.

Вот почему, хотя ему, когда он начал работать на студии, выдали собственный телефон и он мог бы поговорить с сестрой без прислушивающегося к каждому слову куратора, он все еще ни разу ей не звонил. Только посылал ежедневно сообщение в чат, давая знать, что жив, и сразу отключался. Разговор немыслим. «Чем ты занимаешься? Как прошел день? Как поживаешь?»

Но в начале апреля он вошел в скайп, чтобы наскоро отметиться, и увидел сообщение от нее: Позвони мне. У меня есть план, как вытащить тебя домой. Домой. То место в прошлом, которое он покинул и куда МИ5 не позволит ему вернуться. Никогда.

Мне и тут хорошо, ответил он.

И она ему написала: Лжец.

* * *

Он вышел из кафе, пригнув голову, изменив походку. Высматривая белый внедорожник Фарука, прошел мимо башни Галата на широкую пешеходную улицу Истикляль, там обрадовался магазину одежды, знакомому по Лондону. Вошел, купил синие джинсы, серую футболку, черную бейсбольную кепку с вышитым на ней названием магазина. Переоделся во все новое, оставил в примерочной все то, что купил два часа назад, вышел и отправился в магазин, торговавший мобильными телефонами. Он уничтожил сим-карту из того мобильника-«лопаты», опасаясь, что по ней его смогут выследить, но, чтобы купить новую, требовалось удостоверение личности – или же, как выяснилось, сгодилась и часть толстой пачки турецких лир, уцелевшей после закупок в магазине электроники. Засунув сим-карту в мобильник, Парвиз отправил Анике сообщение, как с ним теперь связаться. До ее рейса оставалось уже недолго.

Эти практические дела – все лучше, чем сидеть в кафе и ждать появления Фарука, – на время вернули ощущение, будто собственная жизнь в его руках, и Парвиз почти беззаботно пустился прогуливаться под прикрытием толпы, разглядывая элегантные фасады домов вдоль пешеходной зоны. Книжные магазины манили, да и кинотеатры, но, казалось, безопаснее оставаться снаружи, на людях, и, если что, иметь несколько путей для бегства. Уголком глаза он уловил промельк белого рукава, и колени его обратились на миг в желе, но взгляд, поднявшись выше, уперся в незнакомое лицо. Парвиз присел на ступеньку у входа в магазин. Закрыл глаза, постарался припомнить ту песенку, что играла на кухне в день, когда Аника принялась его поддразнивать насчет сайтов, где выходцы с Ближнего Востока ищут себе пару. Чимта и бас-гитара, дхолак и барабаны, мужской голос, возносящий песню из каких-то глубинных – глубже потока истории – источников. Парвиз подтянул колени к груди. На той стороне улицы – узкий переулок. Пробежать по нему – и он окажется у двери британского консульства. Может быть, так и сделать? Зачем ждать Анику, зачем втягивать ее в это? Просто войти и сказать: «Я совершил ошибку. Я готов предстать перед судом, если я нарушил закон. Только отправьте меня в Лондон». Не будь он террористом и сыном террориста… Он уткнулся лицом в колени. Он не знал, как вырваться из потока истории, как избавиться от демонов, которых сам пробудил и которые гнались теперь за ним по пятам.

* * *

МиГ сбросил бомбы так близко, что задребезжали окна и тарелки в столовой, где питались все сотрудники студии.

– Вперед! – скомандовал Абу Раис. – Быстрее. Держи!

Он вытащил из кармана рекордер Zoom Н2, но Парвиз уже вскочил и тоже полез в карман, спеша продемонстрировать, как усвоил он главный урок: всегда имей при себе портативное устройство для звукозаписи.

– Молодец! Давай!

Он гнал машину в ту сторону, откуда поднимался столб дыма, одной рукой давил на клаксон, разгоняя со своего пути другие автомобили. Чуть не доехав до рынка – оттуда особенно густо валил дым, – он притормозил, выключил кондиционер и открыл окна, впустив раскаленный майский воздух и городской шум. Там и сям грохот электрогенераторов складывался в аудиокарту, по которой Парвиз мог распознать, где обитают и где работают подданные Халифата, но он уже привык к неравенству между местными жителями и теми, кто всем заправлял, почти его не замечал. Дважды повторился громкий вопль из проулка столь узкого, что внедорожник пришлось припарковать на углу, дальше пешком. Местные сразу же по иноземному обличил) и белым одеждам признали в Парвизе представителя Халифата. Они уставились на него, кто-то даже хотел заговорить, но он стремительно прошел мимо. Он уже различал слово «помогите» в женском крике.