Книга Москва–Таллинн. Беспошлинно - Елена Селестин

Попав к Варваре, Маруся решила, что счастливо нашла еще одну необыкновенную наставницу. Маруся мыла полы в театрах, ночевала в общежитии, ходила на подготовительные занятия и без конца повторяла упражнения для установки правильного произношения. Занималась обычно в читальном зале библиотеки или по привычке — за чашкой чая в кафе, тихо бормоча себе под нос специальные звукосочетания. С ровесниками она общалась мало, ей было достаточно бесед с Варварой, иногда разговоров со Стасом.

* * *

Темным ноябрьским утром Маруся пришла на Патриаршие. Она заучила сложный отрывок наизусть, и также придумала к нему забавное продолжение; получилась небольшая и, как казалось Марусе, остроумная пьеса. Она хотела выплатить деньги за уроки за месяц вперед: Варвара накануне отдала ей дубленку. Маруся не смогла отказаться от качественной теплой одежды, но мечтала постепенно расплатиться за нее.

Варвара открыла дверь, произнесла сухо: «Заходи». Маруся, пока снимала дубленку, постаралась еще раз поблагодарить и подчеркнуть достоинства теплой вещи. Варвара сверкала очками и курила.

— Ты воровка, оказывается, — произнесла она тихо, когда девушка прошла в комнату, держа в руках свою рукопись. Маруся не поняла смысла сказанного, подумала, что произошло недоразумение, и оно каким-то образом связано с дубленкой. Но вдруг звонкое слово «воровка» возникло снова и зависло в воздухе комнаты.

— Но ведь вы сами, — медленно, после паузы, произнесла ученица.

— Я сама — что?! — Варвара кричала громко. Маруся не отрываясь смотрела ей в лицо. — Никогда в жизни не взяла ничего чужого, ни копейки, слышишь?

Мир вокруг Маруси стал кружиться и при этом рассыпаться, гармонично устроенная квартира на глазах теряла форму, мебель и безделушки становились агрессивными, на них стало противно смотреть.

— Я… я выплачу деньги!

Варвара схватила свою тетрадь для записей и ткнула в лицо ученице:

— Решила, что если я ничего не помню, можно воровать? Понимаю, что трудно, — Варвара отошла, тяжело плюхнулась на диванчик напротив, странно поводя головой из стороны в сторону, будто у нее болела шея. — Помню прекрасно, каково оказаться в Москве без родных, без поддержки. Можно жить впроголодь, убирать квартиры, попросить в долг, в конце концов! Но обманывать преподавателя? Девочка… ты остановись, — тетрадь выпала на пол, Варвара поморщилась и прижала ладони к вискам.

В голове у Маруси неявно трепыхалось воспоминание о варварином склерозе. Вот оно, проявление болезни: подарила дубленку и забыла, а потом вдруг увидела вещь на мне. Ужас, старческий маразм.

Варвара нагнулась, неловко ухватила тетрадь, тяжело поднялась с диванчика и пошла прямо на Марусю.

— Помочь тебе хочу, хотя не знаю, поздно уже, наверное… Опомнись! Я могла бы промолчать, выслеживать тебя… только это не мое все, — говоря тяжелые слова, Варвара приближалась, Маруся неотрывно смотрела ей в лицо и думала, что же ей делать. От молчания девушки Варвара распалялась и все наступала, и махала тетрадью сильнее. Маруся вспомнила пощечину, которую дала ей мать перед отъездом. Из этого дома, от этой женщины надо уходить, успела подумать она, и сама не поняла как оказалась в коридоре. Быстро надела сапоги и дубленку, стала застегивать пуговицы…

— Убежать? Проще всего. Как же ты будешь… — Варвара Ивановна крепко схватила ее за рукав. Маруся старалась вырваться, дергая рукой, она думала о том, что сложно будет быстро открыть дверь квартиры.

— Я отдам, вот деньги… — Маруся, кое-как передвигаясь по коридору вместе со вцепившейся Варварой, доковыляла до своего рюкзачка и стала в нем копаться. — Принесла.

— Ха-ха-ха, — театрально и потому особенно страшно рассмеялась Варвара, — бедная, бедная девочка. Даже не потратила. Зачем ты портишь себе жизнь, скажи?

— Вот, — Маруся протянула несколько бумажек. — Здесь часть за дубленку. Потом еще.

— Какая дубленка?! Не говори глупости! Не ври ни-ког-да! То был подарок. А это, — Варвара с силой ударила Марусю по руке, деньги рассыпались по полу. — Ты воровала, и благодари судьбу, что брала у меня, я ведь могу и никому не сказать, жалея тебя, а если бы ты попала… да ты представляешь?!

Маруся отвела руку Варвары, медленно стянула с плеч дубленку, положила ее на пол поверх бумажек. В полной тишине, подхватив рюкзак, она аккуратно обошла раскинувшуюся на полу овчину, открыла замки и вышла.

По лестнице навстречу ей поднимался Стас. Маруся молча пропустила его и побежала вниз.

— Куда… почему без пальто, вернется? — Стас вошел в открытую дверь материнской квартиры.

— Не знаю. Не имею понятия. — Варвара повесила на вешалку тяжелую дубленку, аккуратно собрала деньги и молча направилась в свою комнату.

* * *

Маруся добралась до общежития, не замечая, — идет ли она, бежит или плетется еле-еле. Ей не было холодно, не было обидно: она находилась в прострации.

Обычно Маруся составляла свой день так, чтобы уходить из комнаты рано утром и возвращаться ночью. С соседками по комнате почти не общалась, Марусе неприятна была их неаккуратность, неумение или нежелание убирать за собой. Соседки, в свою очередь, считали «эстонку» высокомерной, осуждали, что она из жадности не участвует в вечеринках.

К вечеру девушка Олеся, вернувшись с репетиции, нашла Марусю лежащей без памяти. Соседка побегала по этажу, раздобыла термометр, температура у больной оказалась поразительно высокой. Олеся сделала ей теплое питье, дала жаропонижающее таблетки и позвонила своей матери в Киев, чтобы посоветоваться, не надо ли вызвать врача. Визит врача оказался напрасным: пришла страшно усталая женщина, сказала, что больше всего похоже на грипп, сейчас эпидемия, больной надо пить кислое и лежать. Она оставила несколько рецептов, прописала дорогие антибиотики. Олеся не знала, есть ли у «эстонки» деньги, у нее самой их не было.

Маруся пролежала в тяжелом состоянии пять дней. Ее поили горячим чаем и даже пытались кормить. В бреду она разговаривала по-русски — звала отца и тревожилась о мусоре, но иногда тянула непонятные фразы, наверное, на эстонском, похоже было, что она зовет кого-то.

… Маруся хорошо поняла причину последних событий, с этой причиной она в болезни и общалась. К ней приходил Булгаков, тонко улыбался, поправляя прилизанную прическу и склонив голову вбок. Она его обидела как-то, и потом забыла об этом, а он напоминал деликатно, но и мстительно.

Однажды Маруся шла мимо пруда, часов в 11 утра там народу никого не было. И к ней подошла девушка с микрофоном, немного поодаль стоял человек с профессиональной камерой. «Мы снимаем документальный фильм о Михаиле Афанасьевиче Булгакове, — обратилась девушка к Марусе. — Можно задать вам несколько вопросов?». Маруся остановилась. «Скажите, за что вы любите роман „Мастер и Маргарита?“. Постановка вопроса вынудила Марусю ответить: „Вам не повезло, я как раз и не отношусь к поклонникам романа“. Девушка удивилась, но продолжала спрашивать. Марусе пришлось объяснить, что композиция романа, его сатирические части и линия Мастера ей никогда не нравились. „У меня такое впечатление, — сказала Маруся, — что раньше все были обязаны любить Маркса с Лениным, а теперь именно Булгакова, эта обязательность мне неприятна. Попробуйте в так называемом интеллигентном обществе, хотя бы в нашем театральном институте, покритиковать „Мастера и Маргариту“ — такой вой поднимется! Не трожь святое. В общем, по некоторым причинам роман вызывает у меня что-то вроде неприязни“. Маруся говорила искренне, и теперь не отказалась бы от своих слов, но Булгаков был недоволен…