Книга Семя желания - Энтони Берджесс

– Удачное у нее название: «горлорезка», – сказал он, одалживая бритву Тристраму. – Еще как теперь горла режет!

У Тристрама не было причин ему не верить.

Кострам барбекю, казалось, не давали погаснуть. «Храм! Олимп!» – подумал Тристрам, здороваясь скромной улыбкой с членами обеденного клуба, четверо из которых охраняли костер и ухаживали за ним ночью.

– Бекона? – спросил Синклер и с верхом навалил Тристраму звенящую оловянную тарелку.

Все ели воодушевленно, лишь иногда перебрасываясь короткими шутками, и квартами пили воду. Потом эти добрые люди набили почтальонскую сумку холодным мясом, повесили ее своему незваному гостю на плечо и, многократно и сердечно прощаясь, пожелали ему доброго пути.

– Никогда, – объявил Тристрам, – я не встречал такой щедрости!

– Идите с богом, – сказал Синклер, наевшийся, а потому настроенный торжественно. – И да найти вам жену в добром здравии. И счастливой. – Нахмурившись, он поправился: – То есть счастливой видеть вас, разумеется.

Глава 2

Тристрам шел пешком вплоть до Финчли. Он и сам понимал, что нет смысла выходить на шоссе, пока не минует, скажем, Нанитон. Это был долгий, тяжкий и медленный путь по городским улицам, между жилыми небоскребами и заводами с выбитыми окнами. Он проходил мимо пирующих или погруженных в дрему обеденных клубов, трупов и кучек костей, но самому ему никто не докучал. В бесконечном городе витал запах жарящегося мяса и забитых водостоков. Раз или два – к немалому своему смущению – он видел бесстыдные, неприкрытые совокупления. Я люблю картошку. Я люблю свинину. Я люблю женщину. Нет, не так. Но в таком духе. Полицейских он не встречал: всех их словно бы впитали или переварили, или же они попросту растворились. На углу у Тафнелл-парка небольшая, но довольно ревностная паства слушала мессу. Тристрам наслушался про мессы от Блаженного Аброза Бейли и потому удивился, что священник, серосамодовольный, моложавый с виду мужчина в наспех разрисованном стихаре (крест, инициалы ИХ), раздает что-то похожее на куски мяса. «Hoc est enim Corpus. Hic est enim calix sanguinis»[19]. Вероятно, новообразованный муниципалитет ввиду нехватки ортодоксальных святых даров санкционировал импровизацию.

Стоял ясный летний день.

Сразу за Финчли Тристрам, найдя переулок потише, сел отдохнуть в дверном проеме и достал из почтальонской сумки еду. Он стер ноги. Ел он осторожно и медленно, поскольку его желудку (как следовало из приступа диареи после завтрака) еще многому предстояло научиться, и, поев, стал искать воду. Королева Маб нашептывала, что жажда – необходимая спутница мясной диеты, великая жажда. В жилом помещении позади разгромленной лавки Тристрам нашел работающий кран и, приложившись к нему, пил так жадно, словно собирался пить вечно. На вкус вода была чуть вонючей, чуть порченой, и он подумал: «Вот откуда следует ждать будущих бед». Он еще немного отдохнул, сидя в дверном проеме и рассматривая прохожих. Все они держались середины улицы – интересная характерная черта последней стадии Межфазы. Он сидел, лениво перебирая мысли и чувства, которые, как ему казалось, он должен испытывать. Его даже удивило, что он не испытывает особого желания расквасить лицо брату. Возможно, тот честолюбивый и разобиженный капитан оклеветал обоих, необходимы доказательства, необходимы непреложные и неоспоримые улики. Мясо у него в желудке урчало, он рыгнул словами, прозвучавшими как «жажда отцовства».

Интересно, ребенок, если вообще был ребенок, уже родился? Тристрам почему-то утратил счет времени. Ему казалось, что в царящем кругом хаосе Беатрис-Джоанне безопаснее, чем раньше. Она, наверное, все еще на севере (если капитан говорил правду), ей ведь больше некуда податься. Он же был твердо уверен, что поступает верно. Ему тоже некуда больше идти. Но как же он презирает своего свояка: мускулистый кретин-крепыш, с языка то и дело срываются благочестивые крики, подходящие для команд в игре по перетягиванию каната. На сей раз он наорет в ответ и его перегосподит, отныне он никому не позволит на себя давить.

Держась середины улиц, он под вечер добрался до Барнета, а там замешкался, выбирая между дорогами на Хатфилд и Сент-Олбанс, но вдруг с удивлением увидел, как по шоссе приближается автофургон, явно направляющийся, как и он сам, на север. Выкрашен фургон был чем-то землистым, и через единственный слой краски проступала эмблема прежнего владельца – «Министерство бесплодия». Все еще решая, какую дорогу выбрать, Тристрам медлил даже поднять руку, чтобы попросить его подбросить. Решила за него мозоль на стертой левой ноге, и нервы, минуя мозг, послали рефлекторный сигнал в руку.

– Я только до Эйлсбери, – сказал шофер. – Там, возможно, найдете кого-то еще. То есть, если мы попадем в Эйлсбери.

Машина, соглашаясь, дернулась.

– Далековато собрались, – продолжал шофер, с любопытством поглядывая на Тристрама. – Теперь мало кто путешествует.

Тристрам объяснил. Шофер оказался сухопарым человеком в странном обмундировании: китель серомальчика и гражданские брюки, выкрашенные в такой же землистый цвет, что и фургон, на коленях землистого же цвета пилотка, а в нашивки для погон продеты белые ленточки. Когда Тристрам рассказал про свой побег из тюрьмы, шофер фыркнул от смеха:

– Если бы подождали до сегодняшнего утра, вас бы и так оттуда вышвырнули. Ворота открыли – по всей очевидности, из-за перебоев в поставках продовольствия. Так мне, во всяком случае, сказали в Итинге.

Тристрам тоже коротко хохотнул: все труды Чарли Линклейтера впустую.

– Не поймите меня неправильно, – сказал он, – но я совершенно отстал от жизни. Понятия не имею, что творится.

– Ах это. Ну мне вам сказать особо нечего. В настоящий момент центрального правительства не существует, но мы пытаемся водворить какой-никакой закон и порядок в регионах. Можете называть это своего рода военным положением. В моем лице перед вами представитель возрожденной армии. Я солдат. – Он опять хохотнул.

– Войны, – протянул Тристрам. – Полки. Батальоны. Взводы. – Он про такое читал.

– Все это мы себе позволить не можем, – отозвался шофер. – Беспорядочный каннибализм плюс канализация не работает. Нам о женах и детях надо думать. Но в Эйлсбери мы кое-что начали. Мы даже заставили людей снова понемногу работать.

– А чем питаетесь? – поинтересовался Тристрам.

Шофер очень громко рассмеялся.

– Официально это называется «консервированная свинина». Тушенка, сами понимаете. Надо же нам что-то есть, а потому незачем тратить ресурсы попусту. Немало пришлось пострелять во имя закона и порядка, – серьезно сказал он. – Мясо и вода. Возможно, диета скорее для хищников, но если расфасовать по консервным банкам, это уже цивилизация. И мы надеемся, понимаете, очень надеемся, что все снова начнет расти. Хотите верьте, хотите нет, но в прошлые выходные я взаправду ходил на рыбалку.