Книга Легитимация власти, узурпаторство и самозванство в государствах Евразии. Тюрско-монгольский мир XIII - начала XX века - Роман Почекаев

В еще большей степени правопреемство ойратских монархов от чингисидских проявилось в том, что они переняли и их имперские устремления, стараясь сосредоточить в своих руках власть над странами и народами, прежде принадлежавшими потомкам Чингис-хана. Нельзя не согласиться с мнением Н. Я. Бичурина (о. Иакинфа) о том, что «ойроты замыслили восстановить древнюю Чингис-ханову империю в Азии» [Бичурин, 1991, с. 44] (см. также: [Кычанов, 1980, с. 75; Courant, 1912, р. 52]). Так, калмыки, которые в 1620-е годы под предводительством Хо-Урлюка пришли на Волгу, в течение короткого времени установили гегемонию над бывшими золотоордынскими подданными – ногаями, каракалпаками, кумыками, кабардинцами, башкирами и др. [Посольские книги, 2003, с. 23] (см. также: [Лемерсье-Келькеже, 2009, с. 257, 265; Тепкеев, 2011, с. 13]). В 1680-е годы Галдан Бошугту-хан контролировал Восточный Туркестан, назначал здесь своих наместников и собирал налоги в свою пользу [Бичурин, 1829, с. 166; Courant, 1912, р. 50].[93] Китайский источник «Дай Цин шэнцзу жэньхуанди шилу» с преувеличениями, но вполне определенно говорит об имперских устремлениях Галдана Бошугту-хана:

Галдан уже разбил мусульманские владения Самаэрхань [Самарканд], Бухаэр [Бухару], Хасакэ [Казахстан], Булутэ [Киргизию], Еэрцянь [Яркендское ханство], Хасыхаэр [Кашгар], Сайлам [Сайрам], Тулуфань [Турфан], Хами. [Число] подчиненных им в [ходе] войны городов составляет более 1200 [Китайские документы, 1994, с. 59–60].

В 1710-е годы Цэван-Рабдан, преемник Галдана, сумел подчинить себе значительное число киргизских родов [Моисеев, 1991, с. 69]. О многом говорит, в частности, такой факт, что пушечное производство ханов Джунгариии в конце XVII – первой половине XVIII в. располагалось в таких городах, как Урга (в Халхе)[94] и Яркенд (в Восточном Туркестане) [Бобров, Худяков, 2010, с. 209]. Кроме того, в Яркенде в первой половине XVIII в. чеканились монеты с именами хунтайджи Цэван-Рабдана и Галдан-Цэрена [Петровский, 1893; Тухтиев, 1989, с. 9, 13] (см. также: [Беляев, Настич]), что также свидетельствует о претензиях джунгарских монархов на сюзеренитет над бывшими чингисидскими владениями, которыми, как уже отмечалось, в этот период управляли их ставленники-вассалы – Черногорские ходжи.

В ряде случаев ойраты стремились установить власть не только над бывшими владениями Чингисидов, но и напрямую вступали в конфронтацию с ними. Так, согласно Есиповской летописи, уже в конце XVI в. ойраты находились в противостоянии с сибирским ханом Кучумом [ПСРЛ, 1987, с. 68–69], в конце 1630-х годов хошоуты разгромили халхасского Цогт-тайши, захватив власть над Кукунором и Тибетом, в 1680-е годы джунгарский хан Галдан распространил гегемонию на ханства Халхи и Восточный Туркестан, прежде принадлежавший ханам из дома Чагатая. Общеизвестны также войны XVII–XVIII вв. Джунгарии с Казахским ханством, которые в значительной степени и обусловили вхождение Казахстана в состав Российской империи.

В некоторых случаях ойратские правители даже сами назначали правителей из дома Чингис-хана, которые, таким образом, становились вассалами ойратов, с чингисидской точки зрения принадлежавших к «черной кости». Наиболее широко распространилась эта практика при Галдане Бошугту-хане, который, в частности, возводил на трон Кашгара потомков Чагатая, а также выделил в своих владениях улус сибирскому царевичу Дюдюбеку, потомку хана Кучума [Материалы, 1996, с. 321; Чурас, 1976, с. 240 и след.].

Можно ли считать такие действия с правовой точки зрения посягательством на власть «природных» ханов из дома Чингис-хана? Формально, видимо, нет, поскольку ойратские ханы, как уже отмечалось, получали титул от высшего иерарха буддийской церкви и мотивировали свои действия борьбой за распространение веры. Так, именно апеллируя к авторитету Далай-ламы, джунгарский хан Галдан старался распространить контроль на монгольские ханства Халхи, а казахов намеревался не только подчинить, но и заставить перейти в буддизм (см., напр.: [Моисеев, 1991, с. 51; Чимитдоржиев, 2002, с. 39]). На это же указывают сами их титулы – Гуши-хан, Цэцэн-хан, Бошугту-хан и др., которые отражали их особое место в буддийской, а не политической структуре. Другое дело, что в условиях, когда буддизм и его иерархи стали играть важную политическую роль, амбициозные ойратские монархи не могли не использовать религиозный фактор в политической сфере, противопоставляя себя (причем небезуспешно) потомкам Чингис-хана.

Интересно отметить, что Далай-лама фактически постоянно возводил в ханы только хошоутских правителей Кукунора, а из остальных ойратских правителей пожаловал ханский титул лишь одному алашаньскому (Очирту Цэцэн-хан), одному джунгарскому (Галдан Бошугту-хан) и двум калмыцким ханам (Аюка и Дондук-Омбо). Однако их преемники также, как правило, носили ханские титулы. Несомненно, это было связано с тем, что они считали себя наследниками титулов своих предшественников, право которых на верховную власть «освятил» сам Далай-лама, а в их лице и их семейства.[95]

Еще один особый пример в большей степени представляется близким кашгарским ходжам, нежели предыдущим монгольским ханам-нечингисидам. Мы имеем в виду избрание ханом Монголии, провозгласившей свою независимость в 1911 г., не кого-то из многочисленных монгольских Чингисидов, а именно главы монгольской буддийской церкви Богдо-гэгэна VIII, который вообще был тибетцем по происхождению. Но во-первых, на его стороне было многочисленное буддийское духовенство, а для претендентов из рода Чингис-хана, не желавших уступать право на престол друг другу, он оказался своего рода компромиссным вариантом. А во-вторых, в официальном послании последнему китайскому наместнику в Монголии – Сандовану, маньчжурскому амбаню Урги, временное правительство Монголии объявило Богдо-хана (так теперь звучал титул бывшего первосвященника) «сыном Тушету-хана» [Ширендыб, 1963, с. 75]. Дело в том, что Богдо-гэгэн считался восьмым по счету перерожденцем первого главы монгольской буддийской церкви Джебцзун-Дамба-хутукты, который и в самом деле приходился сыном Тушету-хану Гомбо-Дорджи (прав. 1594–1655). Соответственно, раз душа первого святителя переходила в последующих, то и восьмая реинкарнация в соответствии с монгольской буддийской традицией также могла считаться сыном монгольского хана, несмотря на то что сам Богдо-хан, повторимся, по рождению даже не был монголом. Таким образом, обоснование прав на престол последнего монгольского хана-нечингисида стало интересной комбинацией религиозного и генеалогического факторов (см. подробнее: [Кузьмин, 2014]).