Книга Тайные архивы русских масонов - Дарья Лотарева

Александр Николаевич Муравьев был посвящен в масоны в ложе Елизаветы к добродетели, с 17 апреля 1817 г. состоял вторым надзирателем в ложе Трех добродетелей, а с 1 июля того же года до августа 1818 г. был в ней наместным мастером. К этому времени относится эпизод, сообщаемый биографом брата Александра — М.Н. Муравьева[250]. «Хотя нет основания предполагать, — пишет Кропотов, — что сам император был членом масонства, но что касается до посещения им масонской ложи, то в этом едва ли можно сомневаться. Александр Муравьев не раз рассказывал своим братьям, что император во время посещения масонской ложи, при встрече с ним, попросил его что-то объяснить себе. Изъясняясь с государем, Муравьев обращался к нему, по масонскому обычаю, во втором лице единственного числа. Это обстоятельство произвело на государя, как можно было заметить, неблагоприятное впечатление, и после того, кажется, он более не приезжал уже в ложу. С той поры, по словам Муравьева, началось видимое неудовольствие к нему императора, А. Муравьев был начальником ложи Трех добродетелей». Муравьев, будучи во Франции в 1814 г., получил там седьмую степень. 17 марта 1817 г. Виельгорский в заседании капитула Феникса ходатайствовал о предоставлении Муравьеву высших степеней, опираясь на то, что во Франции Муравьеву была сообщена 7-я степень, как человеку, в котором были замечены потребные качества; со своей стороны, Виельгорский отзывался о Муравьеве как о брате отличных дарований и ревности к ордену, что подавало надежду, что он может быть очень полезен ордену. Капитул согласился утвердить Муравьева лишь в шестой степени, т. е. в степени рыцаря востока и Иерусалима, при условии баллотировки его в 4-ю и 5-ю степени и принятия им присяг 4-й, 5-й и 6-й степеней[251]. Декабрист Трубецкой в своих записках говорит, что «масонство было в большом ходу; Александр Муравьев, бывший тогда молодым человеком, с пламенным воображением, пылкою душою, видел в нем какое-то совершенство ума человеческого, предлагал вступить всем в масоны; он старался и успел сделаться начальником ложи, существовавшей здесь под именем ложи Трех добродетелей»[252].

Сергей Иванович Муравьев-Апостол в масонство вступил 2 января 1819 г. в ложе Трех добродетелей, где и получил степени: товарищескую — 24 апреля, а мастерскую — 11 июня того же года; с 14 июня он исполнял должность обрядоначальника, а 22 декабря перестал посещать ложу.

Матвей Иванович Муравьев-Апостол принят в ученики 2 января 1815 г. в ложе Трех добродетелей, повышен в товарищи 26 декабря 1816 г. и в мастера —11 января 1817 г., 3 мая 1820 г. исключен.

Членами ложи Избранного Михаила были декабристы: Федор Глинка и Николай Бестужев, Михаил Кюхельбекер, Гавриил Батенков. В ложе Соединенных друзей числился Михаил Митьков, в ложе Александра Тройственного Спасения — Михаил фон Визин; в ложе Петра к истине — Александр фон дер Бригген. Лунин посещал ложу Трех венчанных мечей; это наименование ложи сообщает Вигель, очевидно, ошибаясь в названии ложи. По его же словам, масоном был Н.И. Тургенев, который, как значится в «Записке о тайных обществах в России», составленной в 1821 г.[253] «настаивал преобразовать общество совершенно по системе Вейсгаупта и, сходно с тем, членам назваться между собою другими именами».

К масонству же принадлежал декабрист кн. Ф.П. Шаховской. По заключению его биографа[254], при выработке устава «Союза Спасения», помимо кн. Долгорукого, кн. Трубецкого и Пестеля, принимал участие также и кн. Ф.П. Шаховской; последний был секретарем комиссии; в «статуте», или уставе, многое было заимствовано из уставов масонских лож; вероятно, этим заимствованиям, а также и масонской обрядности общество обязано Шаховскому как убежденному масону.

Любопытно, что Союз Благоденствия имел своею печатью улей с пчелами[255]. Между тем улей с пчелами был одною из распространен-нейших масонских эмблем, часто употреблявшеюся и в масонских виньетках. По поводу улья масоны говорили[256]: «В ордене нашем нет зависти; мы подражаем прекрасному примеру пчел; без зависти сносят они единодушно к общему сокровищу; все собирают они ровно мед из цветущих полей».

Состав лож был вообще разнообразный, пестрый. Можно подметить, впрочем, что некоторые отдельные ложи отличались до известной степени однородностью своего состава: ложа Елизаветы к добродетели была военно-придворная, Соединенных друзей — военная, Александра к коронованному пеликану — ремесленно-буржуазная, Избранного Михаила — интеллигентная; в ложе Трех добродетелей было несколько декабристов, в ложе Петра к истине, где управляющим мастером был доктор Эллизен, было много врачей; в ложе Нептуна к надежде — иностранцев-моряков.

Из масонов некоторые горячо проявляли свою деятельность вовне, то ратуя за принятие той или иной организационной системы, то ревнуя о развитии благотворительности, то произнося пылкие речи в масонских ложах и беспощадно бичуя в них общественные пороки. Большинство же было, вульгарно выражаясь, покорным стадом; уйдя внутрь себя, занимаясь самоусовершенствованием, работая над созиданием храма в своем сердце, они представляли из себя камни, более или менее отточенные и отшлифованные, укладкою которых занимались деятельные масоны. К великим масонам, но не любившим выделяться и скромно остававшимся в рамках собственного самоусовершенствования, принадлежали, например, граф Василий Валентинович Мусин-Пушкин-Брюс и Михаил Юрьевич Ви-ельгорский. Брюс был великий мастер великой ложи Астреи; будучи человеком доброй души, он уступал свою власть другим. По Вигелю[257], Брюс «царствовал, но не господствовал» в ложе Астреи; душою этой ложи был Бебер, «коренной, старый каменщик, искусившийся в делах масонства, который умел сохранять дисциплину и порядок». Виельгорского же Вигель описывает так[258]: «При первой встрече поразил меня магнетизм его глаз; польская живость всегда ослаблена была в нем леностью, беспечностию совершенно русскими, неосмотрительность польская умеряема русским здравомыслием; вся же эта смесь была прелесть; родись он без состояния, без известного имени, из него бы вышел славный министр, или известный писатель, или знаменитый композитор музыки». Для характеристики Виельгорского приведу выдержки из его рукописной записной книжки[259]: «Должно любить добро для самого добра, а не для следствий оного, не останавливаться на радиусах, а стремиться к цели; тот, кто сидит, не падает, а тот, кто идет, prier pour led personnes, qui se trompent, vaut mieuxs que de les refuter; в первые годы христианства сосуды были деревянные, что и послужило сказать, что когда сосуды были деревянные, то попы были золотые, а ныне сосуды золотые и попы зато деревянные; некто сказал, что любовь к врагам совсем для человека неестественна, ибо как можем любить врагов, когда не умеем любить еще и друзей, и так советовал научиться сперва любить друзей и не ненавидеть врагов и потом научиться любить друзей и врагов; целомудрие есть внутренняя красота, с нею соединена скромность, стыдливость, ласковость». Виельгорский жил духовною жизнью, работая над самим собою. С чувством брезгливости сторонился от зла, низких мыслей, низких дел, безмятежно следуя евангельскому изречению: отче, прости им, ибо не знают, что делают. Он верил, что пройдет время, люди станут совершеннее и сами отойдут от зла, как от явления уродливого, и воцарится златой век; для этого же надобно только не уставать в работе над диким камнем.