Книга Победа в тайной войне. 1941-1945 годы - Павел Судоплатов

У руководства немецкой разведки, можно сказать, произошло ослепление «молниеносной войной». Кроме того, они были уверены, что с помощью разведывательно-диверсионных акций и опираясь на раскулаченное крестьянство в тылу нашей страны им удастся создать пятую колонну наподобие той, которая успешно действовала в странах Западной Европы. В действительности же все сложилось иначе. Они также просчитались насчет массовой опоры на оккупированных территориях Украины и Белоруссии. Да и в Прибалтике местное население, за исключением участников военизированных националистических формирований, не встретило немецкую оккупацию хлебом-солью.

И еще об одном важном преимуществе советской разведки и контрразведки. Мы хорошо знали противника. Еще в 30-е годы от завербованного нами сотрудника полиции, позднее гестапо В. Лемана (Брайтенбаха), видного деятеля штурмовиков В. Стенеса («Друг») нам была хорошо известна тактика и принципы действий нацистских спецслужб. Мы представляли себе структуру германской разведки изнутри. В этом неоценимый вклад Лемана и Стенеса в нашу победу над фашизмом. Наш противник в течение всей войны и ее кануна, несмотря на захват наших агентов и даже руководящего Центрального аппарата разведки Владимира Лягина в Николаеве, не имел никаких источников внутри Центрального аппарата советских органов безопасности. Наши действия против спецслужб гитлеровской Германии по этой причине были нацелены на наиболее уязвимые ее звенья.

Работа с Брайтенбахом оказалась исключительно плодотворной в пополнении данных наших оперативных учетов. Это сыграло важнейшую роль в нашей победе в тайной войне 1941–1945 годов. Мы в самом начале войны знали реальные кадры среднего и высшего звена германской разведки и контрразведки, их сильные и слабые стороны.

Глава 7. О репрессиях в НКВД-КГБ. Мифы о заговорах в спецслужбах

Тема репрессий — особая. Хотелось в этой связи обратить внимание на обстоятельства, которые остаются вне поля зрения тех, кто стремится историю разведки писать уже по укоренившимся шаблонам. Необходимо иметь в виду, что архивные материалы не могут дать целостной картины того, что произошло в те годы. Часто в показаниях потерпевших и реабилитированных ныне людей по делам 30—50-х годов мы читаем и черпаем не только недостоверные сведения, но и оказываемся в плену устоявшихся версий и мифов, в достоверность которых верит не только некомпетентная в этих вопросах общественность, но и нынешние сотрудники и ветераны спецслужб.

В ходу утверждение о том, что Ежов прежде всего уничтожал работников старой школы Дзержинского. Это в принципе верно. И Берия их уничтожал, и Абакумов их не любил. Многие оказались выбиты, особенно те, кто занимал руководящие должности в органах госбезопасности и разведки. Но мы забываем и другое очень важное обстоятельство. Среди старых кадров «школы Дзержинского» наблюдалась известная напряженность в личных отношениях, имело место некоторое соперничество.

Так было и в органах разведки. Эйтингон, который почти с самого начала существования Иностранного отдела ОГПУ работал в нем и со временем вырос в крупного работника, рассказывал мне о напряженных отношениях между Ягодой и Трилиссером, не ладили между собой начальник контрразведки А. Артузов и начальник ИНО Трилиссер. Артузов, как известно, стал впоследствии начальником разведки. Трилиссер же перешел на работу в Коминтерн. Артузов в письме к Менжинскому в 1931 году оправдывается за некоторые упущения в работе и даже пишет о «триллиссерских извращениях» в работе разведки. Неудивительно, что когда эти люди были арестованы, они давали показания друг против друга как о «заговорщиках в НКВД».

Когда в Комитете Партийного контроля при ЦК КПСС проверялось мое дело, оказалось, что в различных приложениях к нему были аккуратно подшиты в качестве «компрометирующих материалов» выписки из провокационных показаний и доносов (в 1930–1961 годах) фактически на всех видных работников советской разведки в довоенный период и послевоенные годы правления Сталина.

Ко мне было исключительно доброжелательное отношение руководства КПК в лице А. Пельше, И. Густова, начальника секретариата КПК Г. Климова. Поэтому, ознакомившись с этими документами, я напрямую, без обиняков спросил Густова, почему в ЦК КПСС при рассмотрении реабилитационных документов все равно представлялись из прокуратуры и КГБ протоколы допросов арестованных, свидетелей и осужденных по сфальсифицированным политическим делам 30—50-х годов, правда, с чудовищной и циничной оговоркой, что «данные, приведенные в протоколах, не вполне достоверны». Разъяснения меня просто потрясли. И. Густов и Г. Климов откровенно сказали, что, к сожалению, «наверху», независимо от реабилитации того или иного человека, его принято считать скомпрометированным. Эта логика жива и сейчас. Компрометирующие материалы по делам репрессий в сфере госбезопасности разведки подлежат вечному хранению и, очевидно, использованию.

Обстоятельства и мотивы репрессий в органах госбезопасности и разведки можно понять, лишь разобравшись с лживой версией о мифических заговорах в органах НКВД — МГБ — КГБ. Надо также иметь в виду, что советское руководство от Сталина до Горбачева приложило немало усилий к тому, чтобы втоптать в грязь и скомпрометировать всех без исключения руководителей советской разведки и контрразведки 30–50 годов. Дело не только в руководителях — Ежове, Берии, Абакумове, Молотове (в 1947–1949 годах возглавлял Комитет по информации). Фактически тюрьмам, гонениям, ссылкам были подвергнуты все без исключения руководители разведки, контрразведки и самостоятельных служб. Помимо Судоплатова и Эйтингона этой участи не избежали П. Фитин (уволен по служебному несоответствию, как человек Берии, в 1953 году), С. Савченко, П. Федотов, Л. Рахман.

Не лучшим образом поступили и с Е. Питоврановым. От него руководство органов госбезопасности и ЦК партии избавилось в 1965 году. Тогда ему едва исполнилось 50 лет. Как известно, его взлет по службе стал возможен благодаря связи с Маленковым, фактически заместителем Сталина. В 1952 году он оказался в тюрьме. Однако Маленкову удалось его вытащить из нее, но после падения Маленкова, Питовранова вскоре отстраняют от руководящей оперативной работы и он уходит в отставку.

Занимая высокую должность в Торгово-промышленной палате, он, конечно, контактировал с КГБ, но никакого официального отношения к разведывательной и контрразведывательной работе не имел. Все его контакты и беседы с руководителями западных фирм самостоятельного оперативного значения не имели, да и не могли иметь, ибо он был известен Западу с 1960 года как отставной генерал КГБ. Кроме того, в соответствии с положениям о КГБ и Торгово-промышленной палате все офицеры действующего резерва военной разведки и КГБ, прикомандированные к ней, не были ему подчинены в оперативном порядке. А вот для поддержки мифов о заговоре в КГБ Питовранову приписывают по подсказке западных спецслужб мифические планы диверсий на экономических объектах западных стран.

Более того, господин Яковлев, бывший член Политбюро, и связанные с его деятельностью журналисты, несмотря на то, что в закрытых документах ЦК убедительно подчеркивается вздорный характер заговоров руководства МГБ, пугают панически заговором в КГБ и ЦК со стороны Шелепина и Семичастного захватить власть и остановить демократические «преобразования» в стране. Цель этого вымысла — внушить читателю недоверие к органам госбезопасности и разведке вообще.