Книга Монгольская империя Чингизидов. Чингисхан и его преемники - Александр Доманин

В 1196 году чжурчжэньское правительство принимает важнейшее решение о крупном военном походе на татар — с целью ослабить своих чрезмерно усилившихся былых союзников. О том, какое значение придавали китайцы этому намечавшемуся походу, говорит тот факт, что руководителем военной кампании был назначен не очередной генерал, а сам первый министр императорского двора. Разумеется, в рамках подготовки к походу были предприняты и необходимые политические шаги, гарантирующие его успех. Одним из таких шагов стало освобождение Темучина.

Решение это выглядит действительно хорошо продуманным. Прожженные китайские политиканы просчитали все. Освобождение монгольского хана (по-видимому, на определенных условиях) сразу обеспечивало китайцам достаточно серьезную силу, способную действовать в глубоком тылу у татар. Не отпусти они Темучина — и о возможной монгольской помощи можно было бы забыть: замещавший брата Джочи-Хасар ни в коем случае не вступил бы в союз с пленителями старшего из Борджигинов. Учли китайцы и то, что Темучин уже доказал свои таланты вождя, в отличие от Джочи-Хасара — хорошего стрелка, но не более. И, наконец, третьей, может быть, важнейшей причиной предоставления свободы Темучину стало то, что это освобождение могло склонить к союзу с Китаем, пожалуй, самую мощную на тот момент силу в монгольской степи — Тогрил-хана с его кераитами (к слову, этот расчет полностью оправдался). Тогрил был действительно почти по-отцовски привязан к сыну Есугэй-багатура и являлся старым другом и союзником Борджигинов. И освобожденный молодой вождь мог принести этот союз китайцам как на блюдечке — в качестве платы за волю.

Таким образом, весной 1196 года Темучин после десятилетнего отсутствия вновь появляется в родной монгольской степи. За это время многое изменилось в нутуге Борджигинов. Разочаровавшись в Джамухе, откочевали от него и присоединились к Борджигинам воинственные роды урутов и мангутов. Однако была и тяжелая потеря: заподозренные в предательстве Темучина юркинцы, обидевшись, выделились из его улуса. Уход юркинцев в значительной мере ослабил складывающуюся орду: ведь, по словам «Сокровенного Сказания», они были отважные сердцем, «люди действительно неукротимые, мужественные и предприимчивые» (§ 139) — проще говоря, великолепные воины. И первое, что сделал Темучин, вернувшись на родину, — подал юркинцам руку примирения, несмотря на имеющиеся подозрения в их предательстве.

В конце весны 1196 года (вероятно, по монгольскому обычаю, шестнадцатого числа первого летнего месяца, что по нашему календарю соответствует поздней весне) Темучин устроил грандиозный пир в честь своего освобождения из плена, на который как равноправные партнеры были приглашены и юркинцы во главе с Сэче-беки. И в данном случае освобождение являлось только поводом. «Сокровенное Сказание» называет другой повод — приход урутов и мангутов, но уже из дальнейшего описания становится ясно, что этот мотив является абсолютно надуманным и указан автором с целью скрыть реальное положение вещей. Главным же было примирение с мощным родом Юркин, и знаменитый пир в Ононской дубраве должен был восстановить распавшийся союз. Однако в силу накопившейся неприязни между теми, кто остался верен Борджигинам, и юркинцами, события пошли не так, как планировал Темучин.

Поскольку этот пир был задуман как праздник в знак объединения сторон, то с каждой стороны был назначен свой распорядитель: от Борджигинов это был Белгутэй, а от юркинцев — прославленный силач Бури-боко, сам по происхождению не юркинец, но всегда выступавший как их союзник. Смелый и прямой богатырь, Бури-боко был, по-видимому, особенно обижен теми подозрениями, которые пали на юркинцев — подозрениями, отметим, никем не доказанными. Не слишком-то он верил в добрую волю тех, кто десять лет презирал род Юркин как вероятных предателей. Но до поры до времени он сдерживал свое раздражение. Однако очень быстро отыскались и другие возмутители спокойствия. Ими вновь, как и много лет назад — после смерти Есугэй-багатура — стали женщины.

Ссора на пиру вспыхнула из-за того, что старухи Хороджин-хатун и Хуурчин-хатун, вдовы Хутухту-юрки, основателя рода Юркин (Хуурчин была к тому же матерью Сэче-беки, главного приглашенного гостя) возмутились тем, что Темучинов кравчий Шикиур, после того, как выпили свои чаши кумыса важнейшие лица празднества — сам Темучин, его мать Оэлун, его заместитель Джочи-Хасар и вождь юркинцев Сэчебеки — следующий кубок поднес не старым ханшам, а молодой жене Сэче-беки, Эбегай (по другим сведениям, она была младшей женой того же Хутухту-юрки, но это маловероятно). Хороджин и Хуурчин стали бить Шикиура, приговаривая: «Как ты смел начинать не с нас, а с Эбегай?» Избитый кравчий заплакал и, явно адресуясь к Темучину, сказал: «Не потому ли меня и бьют так вот, что не осталось в живых ни Есугэй-багатура, ни Нэкун-тайши (старший брат Есугэя)»? Темучин, однако, никак не вступился за своего слугу, стерпев оскорбление, что только доказывает, насколько он был заинтересован в примирении с юркинцами. Дальнейшего продолжения эта свара не получила, но на настроении пирующих сказалась весьма сильно, вновь разделив их на два враждующих лагеря, злобно поглядывающих друг на друга, но не осмеливающихся раздувать конфликт под строгими взглядами своих вождей.

Ситуацию взорвало то, что начиналось как мелкое происшествие. Один пьяный катакинец из свиты Сэчебеки попытался украсть конскую упряжь, принадлежащую Борджигинам (а по Рашид ад-Дину — коня из табуна Темучина). Белгутэй, как известно, отвечавший за ханских коней, схватил вора (который, возможно, и вором-то не был, а просто спьяну перепутал коновязи). Бури-боко вступился за своего человека, Белгутэй воспротивился. Тогда Бури-боко, уже порядком заведенный происходящим на пиру, выхватил меч и ударил Белгутэя в плечо. Рана была несерьезной, и Белгутэй, зная, как важен этот пир для Темучина, попытался погасить ссору: «Опасного со мной ничего нет, и я сохраняю хладнокровие и дружелюбие. Одного только и боюсь, как бы из-за меня не перессорились младшие и старшие братья, которые только что примирились и соединились».{Удивительно, но это, абсолютно прямое свидетельство того, что до этого пира юркинцы и сторонники Темучина находились в явном разладе, до сих пор не замечалось историками-монголоведами. Между тем, оно четко указывает на то, что же было основной причиной пира в Ононской дубраве: а именно, возможность двух недружественных до этого групп прийти к примирению и согласию.} Однако кровь, струившаяся из плеча Белгутэя, взывала к отмщению. Обе стороны, уже не реагируя на уговоры вождей, похватали все, что можно было использовать как оружие — дубины, колотушки, даже бурдюки с кумысом — и началась грандиозная драка. Для Темучина, да и для Сэче-беки эта распря была как кость в горле, но сделать они уже ничего не смогли. Море выпитого кумыса сделало свое дело (Юань ши, цзюань 1).

В ожесточенной свалке победу одержали сторонники Борджигинов, которые захватили и обеих старух — первых возмутительниц спокойствия. Хрупкий мир вновь был нарушен, однако так велико было желание Темучина пойти на мировую, — китайские войска уже начали теснить татар на запад, — что даже после такого инцидента обе стороны возобновили переговоры о союзе. Юркинских ханш возвратили, между двумя ставками засновали гонцы, но времени оставалось в обрез: Темучину нужно было исполнить то, ради чего чжурчжэни выпустили его из плена. Вангин-чинсян, китайский руководитель похода, к тому времени гнал татар вверх по реке Ульдже{Ульджа — ныне река Улдз-Гол в северо-восточной Монголии, в междуречье Онона и Керулена.} и ожидал от монгольского хана обещанной помощи.