Книга Меж рабством и свободой. Причины исторической катастрофы - Яков Гордин

У министров Верховного совета была, таким образом, возможность собрать незамедлительно такое сословное совещание. Верховникам — и в первую голову князю Дмитрию Михайловичу — оставалось решить, насколько это целесообразно.

Беда была в том, что строго законного выхода из династического кризиса не существовало вообще. То был аналог юридического тупика 1825 года, когда оба кандидата на престол после смерти Александра I имели равные права и в то же время по букве закона этих прав не имел ни один из них.

В 1730 году претендентов было куда больше, а петровский закон о престолонаследии оказался бесполезен, ибо по нему наследника мог назначить только предшествующий государь. Петр II этого не сделал. И верховникам нужно было выбирать путь, наиболее похожий на законный.

В черновом тексте "Курса русской истории" Ключевский четко объяснил возникшие затруднения:

По завещанию Екатерины I в случае смерти Петра II без потомства и без назначения наследника престол переходил к старшей дочери Петра I Анне с ее нисходящими "десцендентами", а в подобном же случае с нею ко второй дочери — Елизавете с ее нисходящими; в завещании было говорено, что Верховный совет при своих самодержавных полномочиях не имеет права изменять этот порядок престолонаследия. Но этот "тестамент" был отступлением от закона 5 февраля 1722 года, который не предусматривал никакого, как бы сказать, политического субститута, указывал ближайшего наследника, не предустанавливая дальнейших. Притом завещание Екатерины допускало клятвопреступление: цесаревна Анна вместе с женихом своим в брачном договоре клятвенно отказалась за себя и за свое потомство от русского престола[70].

На строгий взгляд, это был именно юридический тупик. Тупик, предопределенный законом Петра I.

В 1725 году, поскольку умирающий первый император не успел назвать наследника, ситуация была точно такая же. Тогда формально выбор сделан был Сенатом, хотя фактически Екатерину посадила на трон гвардия. Сенат только оформил свершившееся.

В 1730 году единственной законной властью был Верховный совет, но и он правом выбирать или назначать царя не обладал. На практике же было два выхода — оба незаконных: либо предоставить выбор Верховному тайному совету, либо избирать государя общим собранием генералитета, сенаторов и персон первых рангов. Во втором случае никто бы не смел упрекнуть Верховный совет в узурпации ему не принадлежащих прав, но зато процедура выбора могла затянуться надолго и привести к междоусобице. Десятки военных и статских персон, раздираемые групповой и личной враждой, не обладающие достаточным представлением о государственной пользе, при отсутствии объединяющей законодательной основы, могли превратить выборы в пролог гражданской войны. Так, скорее всего, рассуждали члены Совета.

А потому министры, пригласив с собой сибирского губернатора князя Михаила Владимировича Долгорукого, ранее заседавшего в Совете, не будучи его полноправным членом, и двух фельдмаршалов — князя Василия Владимировича Долгорукого и князя Михаила Михайловича Голицына, заперлись в отдельном покое и приступили к избранию государя. Поколебавшись, они все же решили совершить этот акт сами.

По свидетельству Вестфалена, один лишь барон Остерман не пожелал принять участия в этом обсуждении "по причине, — сказал он, — что он иностранец". При этом он дал все же слово, что "соблаговолит согласиться с тем, о чем они договорятся".

Предвидели ли министры возможные последствия своего решения? Безусловно. Их дальнейшее поведение подтверждает это. Очевидно, они предпочли из двух зол меньшее. Два фельдмаршала, авторитетнейшие в армии военачальники, срочно кооптированы были в Совет, чтобы придать ему силовую устойчивость.

Существовало и еще одно обстоятельство, толкавшее наиболее активных министров на этот шаг. У князей Алексея Григорьевича и Василия Лукича Долгоруких был, как мы помним, свой авантюристический проект, а у князя Дмитрия Михайловича — уверенность, что наступила пора воплотить давно лелеемую грандиозную мечту. Все они понимали, что принять желаемое решение куда проще в узком кругу, чем на бурном вельможном и генеральском вече. Но при этом судьбу престола решали представители двух фамилий.

Проект Долгоруких был отвергнут с первых же слов. Князь Дмитрий Михайлович резко объявил "завещание покойного императора" подложным. Ясно, что постыдный заговор был ему известен заранее.

Попытку князя Василия Лукича возразить Голицыну яростно пресек князь Василий Владимирович Долгорукий. Однако при этом он предложил в государыни царицу-бабку Евдокию.

У князя Дмитрия Михайловича, однако, готова была стройная система аргументации. И если свести воедино сведения разных источников, то произнесенная им речь сводилась к следующему: "Бог, наказуя Россию за ее безмерные грехи, наипаче за усвоение чужеземных пороков, отнял у нее государя, на коем покоилась вся ее надежда". Тут князь Дмитрий Михайлович несколько покривил душой в угоду необходимой риторике, ибо он прекрасно знал чреватые тиранством изъяны характера покойного царя, как не мог он забыть и то, что сам он и его брат фельдмаршал оказались далеко не в чести к концу царствования Петра II. Но дальнейшие рассуждения князя были совершенно искренни и дальновидны.

Мужская отрасль императорского дома пресеклась, и с нею пресеклось прямое потомство Петра I. Нечего думать о его дочерях, рожденных до брака с Екатериной. Завещание же Екатерины I не может иметь для нас никакого значения. Эта женщина низкого происхождения (Голицын выразился гораздо резче, но источники сохранили смягченный вариант. — Я. Г.) не имела никакого права воссесть на российский престол, тем менее располагать короной российской.

Вот тут он походя, но бесповоротно отмел притязания отца государыни-невесты. Равно как и идею фельдмаршала Долгорукого.

Я воздаю полную дань достоинствам вдовствующей царицы (Евдокии. — Я. Г.), но она только вдова государя. Есть дочери царя, три дочери царя Ивана. Избрание старшей из них, Екатерины Ивановны, привело бы к затруднениям. Сама она добрая женщина, но ее муж, герцог мекленбургский, зол и сумасброден. Мы забываем Анну Ивановну, герцогиню курляндскую, — это умная женщина; правда, у нее тяжелый характер, но в Курляндии на нее нет неудовольствий[71].

Вестфален свидетельствует:

Фельдмаршал Долгорукий ответил ему следующим образом: "Дмитрий Михайлович, твои помыслы исходят от Бога, и родились они в сердце человека, любящего свою отчизну. Да благословит тебя Господь, и виват нашей императрице Анне Иоанновне".

Все остальные последовали его примеру, и вскоре в покоях раздался громогласный и единодушный "виват императрице Анне Иоанновне". Услышавший сие барон Остерман принялся стучать в двери, а когда ему открыли, он присоединил свой голос ко всеобщим кликам. Все это происходило около 4-х часов утра 19 января…