Книга Жизнь в невозможном мире - Алексей Цвелик
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В лице покойного Джона Фостера я, возможно, впервые встретился с настоящим профессиональным философом-мыслителем. Джон умер несколько лет назад. Он был христианин, католик, в философском отношении последователь епископа Беркли (это тот, кого особенно не любил Владимир Ильич). Разговоры с ним были необычайно интересны, и то, что он удостоил меня своим знакомством и даже симпатией, для меня большая честь.
Его книги, так же как и книги его друга и единомышленника, другого представителя оксфордской школы классического идеализма, Ричарда Свинборна, несколько суховаты и не просты для понимания. Однако тем, кто хочет удостовериться, что философия в современном мире представлена не только постмодернистскими шарлатанами, отрицающими существование законов природы, я бы советовал эти книги хотя бы просмотреть.
Покойный Роберт Ранси состоял почетным членом нашего колледжа и иногда к нам заглядывал, чаще на ланч. Меня ему представили, наверное, как диковину: ну, все-таки русский. (До меня за всю историю колледжа в нем работал лишь один наш соотечественник, остзейский барон Борис Умбегаун, прошедший во время Гражданской войны долгий путь от Петрограда до Шанхая и побывавший во время Второй мировой в Бухенвальде. Он-то и познакомил fellows с анекдотами «армянского радио».) Архиепископу наши разговоры почему-то понравились. Человек он был совершенно очаровательный. Я однажды воспользовался его присутствием, чтобы заманить в Оксфорд Яна Когана, замечательного физика, к сожалению, умершего совсем молодым (сорока пяти лет).
Дело было так. Ян тогда сидел в Принстоне, его вызвали в Оксфорд на интервью в конце ноября, в то время, когда в Америке празднуют День благодарения и деловая жизнь замирает. Ян, проявив чудеса находчивости и смекалки, каким-то образом достал разрешение на обратный въезд в Штаты и совершенно запыхавшимся явился в Оксфорд. Ко мне он сразу пристал с основным вопросом философии: «А сколько здесь платят?» Я же, вместо ответа на вопрос, повел его в свой колледж на ланч. По какому-то поводу давали вино, и наш tutor for admissions, будучи, как те интеллигенты старого времени, слегка поддат, нацедил Яну бокал со словами: «A glass of wine will do him no harm» («Бокал вина ему не повредит»), Ян несколько размяк, и основной вопрос философии перестал представляться ему таким уж важным. Окончательно он отпал после ланча, когда мы пошли в преподавательскую пить кофе и из соседней комнаты появился (выплыл) архиепископ. «А вот, Ян, и архиепископ Кентерберийский…»
В колледже были аспиранты со всего света, среди них одна очень скромная и застенчивая японка, внучка адмирала Ямамото (того, кто организовал налет на Перл-Харбор). Она изучала законодательство, и ее тьютор поделился со мной тем, что слышал собственными ушами. Она сказала, что их семья всегда была очень англофильской и что все происшедшее (то есть война) — только недоразумение.
Переходить к этой публике как-то не очень хочется, но ради полноты картины надо сказать и о них несколько слов, ведь люди эти тоже были не серые. В нашем колледже были представлены деятели всех трех крупных политических партий Британии. Несмотря на разницу политических платформ, они замечательно ладили друг с другом, мысля себя, очевидно, членами единого политического класса — номенклатуры. Невероятным лицемерным был лейборист, с виду несколько напоминавший Гиммлера; наибольшей сволочью, безусловно, — тори. Самым снобом — либерал, он, кстати, выучил нынешнего премьера Кэмерона (не хочу сказать о последнем ничего плохого, может, — кристальной души человек).
Атаман сей присутствовал в колледже только в виде надписи на пожертвовании — большом серебряном кубке с гравировкой по подставке: «Мы, Екатерина II, милостью Божьей императрица всероссийская и самодержица, даруем этот кубок атаману зимовой станицы Яицкого казачьего войска Никифору Митрясову за его верные службы в Санкт-Петербурге 29 января 1767 года». Надпись эту меня попросили перевести на английский: при словах «верные службы» раздался, конечно, общий хохот.
Алексей Цвелик
Автор с учениками в институте Исаака Ньютона. Кембридж, 2000.
Слева направо: Джо Басин, Алексей Цвелик, Фабиан Эсслер, Эндрю Грин, Давиде Контроцци
Колледж Троицы (Trinity). Кембридж
Я провел в Тринити два месяца в 2000 году, работая параллельно в математическом институте Исаака Ньютона. Мало на земле найдется мест, где совершилось столько открытий, преобразивших нашу жизнь, как колледж Троицы в Кембридже. Здесь тридцать лет жил и трудился великий Исаак Ньютон, чьи разработки в области классической механики и оптики положили начало индустриальной революции, в XIX веке здесь занимался исследовательской работой Джеймс Клерк Максвелл, показавший, что электричество и магнетизм являются проявлениями единой силы, и тем проложивший дорогу электричеству, на котором стоит вся наша цивилизация. Парадоксально, но факт: теория электромагнетизма Максвелла ничего не говорила об электроне, который был открыт в 1897 году другим fellow of Trinity — Дж. Дж. Томпсоном. Наконец в 1912-м еще один Trinity man, лорд Резерфорд, расщепил атом. В Тринити провел много лет Петр Леонидович Капица, пока его не заманили обратно в Советский Союз. Капица уехал, а его мантия осталась висеть на вешалке, где и дожидалась тридцать лет следующего его приезда.
В Тринити работал великий датский физик Нильс Бор, создавший теорию атома и заложивший основы квантовой механики, знаменитый индийский астрофизик С. Чандрасекар и великий индусский математик С. Рамануджан, известный своей способностью угадывать сложнейшие формулы, справедливость многих из которых до сих пор не удалось формально доказать. Членами колледжа состояли творцы современной математической логики Норман Уайтхэд и Бертран Рассел, а также знаменитый философ Людвиг Витгенштейн. В Тринити учился Владимир Набоков.
Сам я занимал комнаты, где, будучи студентом, жил лорд Байрон. В одной из них (думаю, в той, где я спал) он держал своего ручного медведя — в то время молодой человек просто обязан был слыть чудаком, иначе бы девушки не любили.
Меня водил по Тринити мой друг и очень дорогой мне человек Гилберт (Гил) Лонзарич, профессор физики в Кавендишской лаборатории и fellow of Trinity. Как и ваш покорный слуга, Гил родился в государстве, которого уже не существует. Но если про СССР еще многие помнят, то про Республику Фриули, просуществовавшую всего несколько лет после Второй мировой войны на границе между Италией и Югославией, мало кто знает. Каким-то образом семья Лонзарич перебралась в Америку, и в 1960-х годах Гил закончил университет Беркли. В отличие от меня он страшно левый, что, впрочем, не мешает нам при встречах говорить буквально дни напролет. Я помню, как однажды в Риме мы начали беседу в 7.30 утра, стоя в очереди в музей Ватикана, а закончили (не закончили, конечно, а прервали разговор!) в 6 вечера. «Я не разделяю ваших убеждений, но готов умереть за ваше право их высказывать», — как часто люди, считающие себя либералами, не следуют этой максиме, приписываемой Вольтеру. К сожалению, я тоже не всегда могу служить примером терпимости, но с Гилом мне почему-то удивительно легко не соглашаться, и при этом мы остаемся друзьями.
