Книга Забытые герои Монпарнаса. Художественный мир русско/еврейского Парижа, его спасители и хранители - Алек Эпштейн

Если мое письмо превратится в целый трактат, то виной этому будет то обстоятельство, что с тех пор, как я посетил первый Осенний салон (1904), я считаю своим долгом рассказывать людям, что представляет собой настоящее современное искусство. Столпы современной живописи — это четыре великих классика, а также Пюви де Шаванн. Именно они — вдохновители всего того лучшего, что есть сегодня в современном искусстве. Четыре классика современного искусства, о которых я говорю — это Манэ, Ренуар, Дега и Сезанн192.

В коллекции Стайнов не было работ Манэ и Дега, но некоторые картины Ренуара и Сезанна к тому времени уже были ими приобретены. «Портрет жены» любимого ими обоими Сезанна Лео и Гертруда купили в декабре 1904 года на втором Осеннем салоне. Лео также приобрел несколько работ у художника Анри Мангена (Henri Manguin, 1874–1949), через которого познакомился с Анри Матиссом.

III

Анри Матисс давно уже признан одним из крупнейших художников в истории искусства, причем статус этот он обрел еще при жизни: кавалер (1925) и командор (1947) ордена Почетного легиона, имевший персональные выставки в крупнейших музеях и увидевший начиная с 1920 года многочисленные книги о своем творчестве... При этом хорошо известно и то, что не только в юности, но и в весьма зрелой молодости работы А. Матисса практически никого не интересовали, и семья художника очень бедствовала: небольшой магазин дамских шляп, открытый его супругой Амели (1872–1958), приносил минимальный доход, и концы с концами удавалось свести только при помощи родителей с обеих сторон (родители финансово поддерживали Матисса до 32 лет, и даже тогда, уже в сравнительно зрелом возрасте, прекращение ежемесячных выплат от них стало для него большим ударом). Биограф художника не погрешила против истины, констатировав: «Анри ходил по галереям и встречался с дилерами, но ни галеристов, ни коллекционеров его картины не интересовали (и такое равнодушие длилось не месяцы, а годы)»193. Матисс очень хотел заниматься живописью, но в 1891–1894 годах ему четырежды отказали в праве быть принятым в Школу изящных искусств! В 1895 году он был принят с пятой попытки. Школу он не закончил, начав посещать Академию Камилло на Монпарнасе, однако в 1900-м был отчислен и оттуда, так и не получив диплома о законченном художественном образовании. По свидетельству Жака Будо-Ламотта, Матисс, покупавший краски в кредит и регулярно закладывавший в ломбард часы, однажды согласился отдать три своих холста старьевщику на бульваре Распай за пять франков!194 В 1900 году 31-летний Матисс устроился расписывать стены по девять часов в день с оплатой в один франк в час, но через три недели был уволен и с этой работы. Попытка устроиться рабочим сцены в оперный театр оказалась безуспешной. В отчаянии он записался на бесплатные вечерние курсы в муниципальную Школу ремесел. Когда в 1901 году А. Матисс впервые выставил свои работы в Салоне Независимых, то из семи картин не была продана ни одна. Лишь в апреле 1902 года Берте Вайль (Berthe Weill, 1865–1951) удалось продать натюрморт и этюд А. Матисса, выручив за обе работы скромную сумму в двести франков. Сын художника Пьер, которому в июне 1903 года исполнилось три года, впоследствии вспоминал, что в семье говорили о намерении отца устроиться колористом на фабрику ковров195.

Ил. 56. Обложка книги Хилари Сперлинг «Матисс» (М.: Молодая гвардия, 2011)

Разумеется, когда А. Матисс был повсеместно признан гением и одним из родоначальников «нового искусства», желающих объявить себя «первооткрывателями» его таланта набралось достаточно. Наиболее преуспела в этом Гертруда Стайн (1874–1946): версия, которую она изложила в 1933 году, воспроизведена в бесчисленном количестве публикаций и стала канонической. Говоря о себе в третьем лице, Г. Стайн рассказала, как на Осеннем салоне 1905 года все издевательски посмеивались над выставленным А. Матиссом портретом жены, названным «Женщина в шляпе»: «Гертруде Стайн картина казалась совершенно естественной... и она никак не могла взять в толк, что же в ней так раздражает публику. Брату [речь о Лео] она понравилась гораздо меньше, но все-таки он согласился, и они ее купили».

Упоминает писательница и о том, что запрошенная автором цена составляла 500 франков, что они с братом, по совету работника Салона, предложили 400, однако, получив это предложение, супруга художника настояла, чтобы муж отклонил его: «Ну уж нет, — сказала мадам Матисс, если этих людей картина заинтересовала настолько, что они стали к ней прицениваться, значит, она их в достаточной мере заинтересовала, чтобы они смогли заплатить твою начальную цену». По свидетельству Г. Стайн, Амели добавила, что «на разницу как раз бы купили зимние вещи для Марго», дочери художника, родившейся до знакомства с Амели и удочеренной ими. Ответ пришел не сразу, Матисс якобы очень попрекал жену упущенной возможностью получить сравнительно приличные деньги, но через день или два «Марго принесла им маленькую голубую телеграмму». «Они ее купили», — с триумфом сказал он через некоторое время, потому что «от волнения [у него] перехватило дух и [он] не мог произнести ни звука». Мадам Матисс, если верить Гертруде Стайн, была очень благодарна «мадмуазель Гертруде, которая настояла на том, чтобы ее [эту картину] купить». Это приобретение, как утверждается, стало началом многолетней дружбы: «Гертруда Стайн и ее брат [речь вновь о Лео] часто ходили в гости к Матиссам, а Матиссы бывали у них, что ни день»196. Гертруда обстоятельно рассказывает, как они с Лео (а жили они тогда вместе в большой квартире на улице Флёрю, сейчас там висит напоминающая об этом мемориальная доска) приобретали одну за другой работы Матисса, всячески пропагандируя его творчество.

Казалось бы, все ясно, но ясность эта обманчива. Действительно, именно эта картина считается этапной в творчестве Матисса, именно она ознаменовала переход от пуантилизма к фовизму. Изначально А. Матисс планировал представить на Осеннем салоне 1905 года другую работу, пейзаж «Порт-Абайль», созданный в пуантилистской манере, над которым работал очень долго и который перед экспонированием хотел показать матери, чтобы получить ее «благословение». Когда же он привез работу в родительский дом, то Анна Элоиза категорично заявила: «Это не живопись». В отчаянии Анри схватил нож и исполосовал полотно. Однако что-то в Салон все же нужно было представить — и Матисс сравнительно быстро — и уже в ином стиле — написал портрет жены, который современники сочли ни на что не похожим, но искусствоведы позднее признали не столько мостом к фовизму, сколько первым произведением, созданным уже после перехода художником этого моста. Путь к новому стилю оказался стремительным, современниками принят не был, и издевательские насмешки, действительно, звучали в зале чаще, чем любые другие отзывы: «Зрители корчились от смеха, а критики публично оскорбляли Матисса», — суммировала Хилари Сперлинг в своей замечательной биографии художника197. Однако относительно того, что касается роли Гертруды как «первооткрывательницы», вопросов оказывается существенно больше.