Книга Мик Джаггер - Филип Норман

Полагая себя безусловной звездой, он не понимал, отчего Олдэм так носится с Миком и отчего зрители с таким пылом откликаются на результаты этой менеджерской работы. «Брайан приходил в контору за письмами поклонников, — вспоминает Тони Калдер, — в конторе лежала крошечная кучка писем, а рядом огромная гора. „А это чьи?“ — спрашивал он. „Это Мику“, — отвечал я. Брайан в ярости хлопал дверью, даже свои письма не забирал».

Один из способов сопротивляться судьбе — конкурировать с Миком эффектностью на сцене, как нередко поступают соло-гитаристы с вокалистами. Но с любопытной твердолобостью — той же твердолобостью, что погнала его жить с подругой и козлом в Виндзоре, даже не попытавшись сохранить былую дружбу Эдит-гроув, — на концертах Брайан совершенно отказывался от драматических и волнующих поз, обычно вполне соответствующих его роли. Концерт за концертом он стоял, будто к месту прирос, со своей лютнеподобной «вокс-тирдроп», невинный, как юный елизаветинский менестрель, и разве что изредка загадочно улыбался. Эта метода редко подводила его в ситуациях тет-а-тета с отдельными женщинами, но не приносила плодов перед восьмью или девятью тысячами поклонниц, сходящих с ума от Миковых кривляний.

И этим потеря власти не ограничивалась. До той поры публичным представителем группы был он — говорил тихо, воспитанно и, в отличие от Мика, без всякого псевдококни. Однако Олдэм счел, что Брайан чрезмерно многоречив и — по причине неисправимой ипохондрии — чересчур пространно описывает свои недавние простуды. И, поначалу крайне неохотно, Мик стал не только петь, но и разговаривать (Кита полагали немым в обоих амплуа). «Когда Эндрю говорил Мику: „У тебя сегодня два интервью“, Мик неизменно спрашивал: „Ты уверен, что они хотят меня?“ — рассказывает Тони Калдер. — Эндрю репетировал с ним выступления и ровно так же репетировал беседы с журналистами». По правилам поп-журналистики начала шестидесятых это подразумевало всего лишь цитирование пресс-релиза о записях и гастрольных планах «Стоунз». Кроме того, к особо ценным интервьюерам требовалось выражать почтение, каким Мик едва ли обладал от природы. Когда явился лично редактор «Нового музыкального экспресса» («New Musical Express») Дерек Джонсон, хорошо подготовленный Мик пожал ему руку и сказал: «Приятно познакомиться, сэр».

Разумеется, музыкальная пресса не критиковала прически и личную гигиену «Стоунз», хотя отсутствие сценической униформы порой вызывало спазматические всплески изумления. И ушлый Олдэм еще не пытался продавать «Стоунз» как прямых конкурентов «Битлз». В основном он подчеркивал, что «Стоунз» — знаменосцы Лондона и в целом Юга в противовес ранее беспрепятственному захвату чартов ливерпульцами. Мик изложил эту концепцию идеально: гордясь родиной, но не умаляя достоинств ливерпульских музыкантов, которым его группа была обязана поворотом к лучшему, соперничая, но не враждуя, честолюбиво, но не самодовольно. «Мерсийский бит мало чем отличается от темзовского. А если ребята из Ливерпуля полагают себя лучше всех, так это ерунда. Я ничего не имею против мерсийского бита. Он отличный. Но он не так нов и оригинален, как эти группы изображают. Я их, впрочем, не виню за то, что воспользовались таким рекламным ходом. Будь мы ливерпульцами, поступили бы так же. Но мы другие, и мы этому миру еще покажем».

Поначалу Олдэм надзирал за всеми интервью, в любую минуту готовый уточнить или возразить. Однако Мику прекрасно удавалось кормить журналистов тем, чего они хотели, и ничего при этом не выбалтывать, и вскоре ему позволили давать интервью самостоятельно. «Эндрю велел ему разговаривать десять минут, — говорит Тони Калдер. — Но Мик трепался двадцать… потом сорок пять, потом час». Другие поп-музыканты братались с журналистами, болтали за пивом в пабе или за обедом в китайском ресторане, однако Мик всегда предпочитал нейтральную конторскую территорию; он всегда был безукоризненно вежлив, но как будто отстранялся и слегка забавлялся, словно не понимал, почему вокруг «Стоунз» — и вокруг него — столько шуму. «Я до сих пор не понял, о каком таком имидже вы толкуете, — сообщил он „Мелоди мейкер“. — Мне, вообще-то, не важно, нравимся мы родителям или нет. Может, когда-нибудь понравимся…» Это был трюк, неизменно (по словам проницательного Билла Уаймена) «выставлявший его равнодушным, хотя на самом деле ему было отнюдь не все равно».

Впрочем, самую разоблачительную беседу с Миком того периода никакие профессиональные журналисты не записали. Она всплывает в дневнике Джеки Грэм, пятнадцатилетней девочки из Уимблдонской женской средней школы; в конце 1963-го она променяла «Битлз» на «Роллинг Стоунз» и теперь весь свой досуг тратила на попытки с ними сблизиться. В невинную эпоху, когда еще не было проверок на охране, проходок за кулисы, неандертальских телохранителей и гримерных, превратившихся в королевские дворы, сблизиться порой удавалось весьма и весьма.

Дневник Джеки славит 5 января как «блестящее стоуновое начало 1964-го» после концерта в бальном зале «Олимпия» в Рединге, начавшегося (мрачным пророчеством будущего) на полтора часа позже обещанного. На сей раз ее завораживают Кит с «прелестными волосами» и Чарли Уоттс, а Мик «не так блестящ, как обычно», и гораздо менее «шикарен», чем тремя неделями раньше в Эпсоме. «Я заметила у него золотые запонки и проходной браслет, — пишет автор дневника, в деталях, как всегда, прилежная. — У него довольно отвратительные толстые губы и мокрый длинный язык!»

11 января, когда «Стоунз» вновь приезжают в эпсомский «Батс», Джеки и другие девушки ждут у служебного входа, умудряются проникнуть внутрь и добраться до гримерки. «Сказочный Кит» с «прелестным, узким, умным лицом» не смущается, что они наблюдают, как он мажется кремом от прыщей и даже дает Джеки подержать свою бутылку колы и модовскую кепку. Провидчески отмечено, что Брайан «не дико доволен» и что у него «очень четкий, резкий голос… и прелестная, медленная и усталая улыбка». Чарли — «мечта поэта, но гораздо ниже, чем я думала», а Билл «приятный, маленький, темный, очень-очень услужливый». Однако Мик — «ужасное разочарование и ужасный задавака… [он] думал, что весь из себя, в этом своем синем костюме, коричневой льняной рубашке и тартановой куртке, и глядел, как будто нас кошка с помойки принесла, хотя один раз я подняла глаза, а он меня оглядывал довольно лукаво. И все равно — хоть он и хуже всех — все равно сказочный!.. затем (черт, дьявол) дома в 23:25».

Пятница, 24 января, которая для автора дневника «началась тошнотно», превращается в «самый сказочнейший день… Мик, Кит и Чарли расслабленные, дружелюбные и РАЗГОВАРИВАЮТ — да, ВЗАПРАВДУ РАЗГОВАРИВАЮТ С НАМИ!». «Стоунз» снова выступали в Уимблдонском дворце, и Джеки с подругой Сьюзен Эндрюс ухитрились проскользнуть в пустую гримерку и прятались, пока не пришли музыканты. Пока группа готовится выйти на сцену, незваным гостьям снова разрешают остаться. Никаких сексуальных подтекстов нет; музыканты вполне готовы считать восхищенных школьниц предметами обстановки. На сей раз Джеки объявляет Мика «очень дружелюбным… улыбнулся мне, и, по-моему, ему было интересно меня слушать». Только Брайан немногословен — возможно, потому, что в гримерке присутствует и его «тайная жена» Линда Лоренс. Две девчонки притулились по углам и наблюдали прилив и отлив официальных гостей, включая какого-то рекламиста, звавшего «Стоунз» в телеролик «Райс Криспиз». Мик до того расслабился, что снял рубашку и надел другую. «Он грубил, типа „надо мне сиськи прикрыть“ и т. д., — пишет автор, — но он мне понравился». Она нисколько не обеспокоилась, когда позже Мик и Кит, желая Чарли спокойной ночи, расцеловали его прямо в губы.