Книга Храпешко - Эрмис Лафазановский

Развели огонь под финиковыми пальмами.

В костер положили камни из древних храмов и разожгли такой огонь, что его было видно из центра города. Потом я сделал смесь соды и кремния, которые, как торговый представитель, всегда возил с собой для презентации.

Главным, как всегда, было выдувание. Я полностью сконцентрировался, сделал несколько глубоких вдохов, которым научился у Отто и у Шакира, и еще у одного учителя из Индии, о котором я тебе не рассказывал. Мне удалось сделать один глаз из чистого опалового стекла такой красоты, что сам Вайшанкари подивился. Когда пришла его очередь, он не стал набирать в легкие воздух, но попросил три дня и три ночи, а может быть, два дня и две ночи, или даже двенадцать, не помню, чтобы, постясь и медитируя, сидеть на вершине скалы у дороги. После этого он вернулся и начал читать девять мантр, в том числе, эту, в которой говорится:

О, Господин мой, Вседержитель живого. Твое, истинное лицо сокрыто под Твоим ослепительным блеском. Прошу Тебя, сними свое покрывало и покажись Твоему чистому Бхакте.

Вот это и был ключевой момент, после него он выдул стекло и создал глаз Будды с божественными свойствами.

Должен признать, что издалека оба глаза Будды совершенно неотличимы, но если ты когда-нибудь попадешь туда, то, возможно, сможешь увидеть разницу. Мой глаз содержит чистую мировую энергию, а глаз Вайшанкари божественные свойства.

Когда оба глаза смотрят вместе на какого-нибудь человека, то по телу этого человека проходят некие странные токи, и говорят, по крайней мере, я слышал такое от людей, которые были там после меня, что многие больные, особенно у кого что-то не в порядке с глазами, проведя ночь в храме, излечились.

— А почему ты, отец, не излечился? — спросил мальчик, глядя на бельма на глазах Храпешко.

Храпешко немного смутился, отошел в сторону, нахмурил лоб и сказал, что должен был немедленно вернуться в Венецию. Если бы он остался там еще немного, то, безусловно, излечился бы. Но не исключено, что когда-нибудь он снова поедет туда, а если мальчик хочет, то, может быть, они поедут вместе, и тогда, конечно, он излечится.

65

— А если ты приедешь в Египет.

В музей в Каире.

Там увидишь обширную коллекцию стеклянных предметов из Сирии. Лампы, стаканы, флаконы для хранения жидкостей с прекрасным дизайном. Некоторые из них привезены из Фустата и Самарры, некоторые из Антиохии, Алеппо и Дамаска. И не удивляйся, что Дамаском может быть назван какой-нибудь материал. Конечно, это стекло последнего времени, но и раньше лучшее стекло, перед которым даже испанцы снимали шляпы, называлось дамасским стеклом или стеклом из Дамаска. Но точнее всего сказать — сирийским стеклом.

Так что я мог бы начать рассказ об этом приключении со слов: если ты приедешь в Сирию, но приходится говорить о Каире, потому что только там, в этом музее есть несколько экземпляров, которые…

…мне приснились!

Ладно, скажи, как может присниться то, что ты никогда не видел, а я скажу тебе, что это все равно, что спрашивать, как сны могут предсказывать события, которые потом действительно происходят. Конечно, даже сегодня, когда я об атом вспоминаю, мне не все понятно, потому что, как всегда бывает в таких случаях, я не уверен, действительно ли я сделал эти стеклышки, или все это мне приснилось. Но подожди, сначала послушай, что я скажу, а уж потом суди и делай выводы.

— Еще одна интересная история?

— Конечно… конечно!

— Так вот, однажды, когда я работал у Отто и делал из стекла фигурки животных, а еще брошки и всякие мелочи из дорогого стекла, мне было видение. Ты знаешь, у меня всегда бывают видения, когда я слишком увлечен работой, а если ты не знал, то теперь я тебе об этом говорю, чтобы ты знал, с кем имеешь дело. Отто говорил, что видения — это Божий дар. Так вот, у меня было видение, во время которого я неудачно упал и повредил глаза или что-то вроде этого. Во всяком случае, в этом моем видении я узрел несколько вещей, которые к тому моменту, когда пришел в каирский музей, очень хорошо помнил. Это был набор из трех ламп, с деланных в трех различных техниках, трех различных способах производства и, конечно, в трех различных цветах. Одна из них была выдута в форму, вторая сделана в цилиндрической технике, а как была сделана третья, я бы не знал, как ответить, даже если бы меня спросил сам Господь. Самое странное то, что я тогда был богатым сирийских торговцем драгоценностями, который случайно зашел в одну лавку… увидел эти три лампы, которые мне сразу понравились как замечательный подарок для моих трех жен. Три лампы и три жены. Да, да, не удивляйся, я был тогда женат на трех женщинах, которых одинаково любил и уважал, и надеялся, что и они меня также. Как бы то ни было, в этих кусочках стекла было какое-то волшебство. По краям у них проходили золотые жилки, а сами они пахли какими-то старинными ароматами и восточными специями и приправами. Одна светила желтым огнем, другая красным, а третья синим. Точно как цвета моих трех жен. В то время я не выносил серости.

— Отец, я думаю, что ты преувеличиваешь.

— Нисколько. Во всяком случае, слушай дальше!

— Итак, я договорился с хозяином, купил лампы и отдал их моим трем женам. И вечером я мог, посмотрев снаружи, точно знать, какая из них где. В комнате той, что из Марокко, сиял красный марокканский свет, у той, что из Китая — китайско-желтый, а той, что из России — русско-русый.

Здесь Храпешко остановился, потому что заметил, что сын не слушает, что он склонил голову на плечо и закрыл глаза. Он не спал, а тосковал.

Храпешко сразу все понял и тут же добавил:

— Этих трех моих жен звали Гулабиями…

Но напрасно.

— Во всяком случае, в одно из моих посещений Каира я видел именно те три лампы. Когда-нибудь, если поедешь туда или мы поедем вместе, ты их увидишь. И тогда, может быть, ты будешь гордиться своим отцом.

А еще я расскажу тебе о Тиффани.

Я не ездил к Тиффани. Тиффани сам приехал ко мне.

Вот как это произошло.

Но Бридан, уставший слушать, уже спал.

66

— У меня, дорогой мои Миллефьори, остался всего лишь еще один вздох.

Всего только один вздох мне остался. Я уже устал. Меня больше не интересует ни торговля, ни даже стекло. Не знаю, понимаешь ли ты меня? Руки у меня больше не держат, грудь иссохла, я стар и почти полностью слеп. Я никогда не найду достаточно хороших слов, чтобы поблагодарить тебя за то, что все эти годы ты держал у себя Бридана и научил его ремеслу изготовления стекла, хоть оно и бесполезно в наших краях. Но возможно, это изменится, кто знает. В знак благодарности, а, может, и любви, я теперь использую этот последний вздох, чтобы сделать для тебя чешми-бюльбюль, а потом пусть будет, что будет.