Книга Анна Ахматова. Гумилев и другие мужчины "дикой девочки" - Людмила Бояджиева

— Утонченная внешность и изысканность манер хозяев не случайны. На них поработало несколько поколений древней ветви русских аристократов. Наследственность. И Любочка прелесть — вы непременно подружитесь. Согласитесь, это именно та редкая женщина, которую можно было бы представить рядом с Николя. А какая романтическая влюбленность связывает их!

— Право, они удачно нашли друг друга, — согласилась Анна, понимая теперь, что брошенный на нее взгляд фиалковых глаз она истолковала слишком лестно для себя.

— Сейчас я поведаю вам об их прелестном романе! — засияла Сазонова в предвкушении рассказа. — Любочка Ольхина считалась первой красавицей Петербурга. Далекая от богемы, рафинированная питерская интеллигентка…

— И аристократка?

— Фамильное древо Недоброво ломится от знаменитых предков. Любочка — дворянка, хороших кровей и с огромным приданым. На одном из вечеров в Академии художеств ее познакомили с лучшим танцором столичного света — красавцем Недоброво. Да и Любочка танцевала прекрасно — пленяла лебединой грацией. На них любовались, и всем прямо тогда стало ясно, что путь у этой пары один — под венец!

— А вот я вовсе танцевать не умею и всегда стесняюсь в рафинированном обществе. — Романтическая история разозлила Анну. Эта богатая буржуазка выросла в розовой детской и без усилий получила все, да еще ухватила самого прекрасного принца столичного света. — Моя родословная, думаю, заслуживает не меньшего внимания. Но я стараюсь не хвастаться своим происхождением. В наше демократическое время как-то смешно кичиться предками. И потом… Когда чувствуешь свой путь, свое дело… бриллианты теряют ценность.

— Ах, разумеется, с таким даром, как ваш, дорогая, украшать себя драгоценностями излишне. Вы сами — бесценный бриллиант.

— С комплексом парвеню. Мое детство прошло, в сущности, у моря. Я предпочитала игры с местной ребятней прогулкам со скучными боннами.

— Вы родились бунтаркой — это же ясно! Муштра — не ваша стихия. «А он, мятежный, ищет бури…»

— Как точно вы угадали: моя стихия — море. Жаль, здесь не могу продемонстрировать свое мастерство плавания. Ну, а манеры… Ношу шали, потому что не знаю, куда деть руки! — Анна сдержалась, чтобы не упомянуть о «дворняжьем» прозвище.

— Именно вы, моя дорогая, ввели шали в моду. Заметили? Три из десяти дам сегодня были в шалях. А в плане стиля и оригинальности вы кого угодно заткнете за пояс — совершенная индивидуальность.

— Николай Владимирович уже пригласил меня на следующие поэтические чтения. Буду думать, что я ничем не хуже Любочки, несмотря на отсутствие сногсшибательных да и всяких иных бриллиантов. Богатство — это отдельное достоинство. Легко, правда, превращающееся в недостаток.

— Не в данном случае. Любочка тратит огромные средства, чтобы окружить своего мальчика роскошью и вниманием. Она ведь на семь лет старше и совершенно без ума от мужа. Эстетка, а он сам — произведение искусства!

— На редкость интересная внешность. Из позапрошлого века. Такие руки можно увидеть только на портретах старых мастеров. Невероятно нежная и в то же время сильная кисть!

— А его зубы? Обратили внимание? Жемчуг, и первосортный. Нет, среди живых такого совершенства не бывает!

— Выходит, он небожитель, спустившийся к нам, грешным, по Всевышнему повелению. — Анна загасила папиросу в бронзовой пепельнице времен Херсонесского царства. — Меня поразили глаза. Немного калмыцкий разрез, а как распахнет — такое голубое сияние, что вроде даже ладаном пахнет.

— Как верно подмечено! Мало кто может противиться блеску глаз Николя. Часто спорщик отступал даже не перед логическими доводами Николая Владимировича, а перед внезапно раскрывшейся синей бездной с черным огнем в середине!

— Мне кажется, вы влюблены в Недоброво.

— И не скрываю! Все в него влюблены и совершенно спокойно могут говорить об этом, потому что у Любочки не может быть конкуренток. Знаете, как Николя звали в интимном кругу в пору студенчества? «Перламутровый мальчик» или «фарфоровый мальчик». Такой нежный, что, кажется, ветром можно сдуть. Но в своих убеждениях — кремень!

— Поразительное совершенство! — Анна злилась, как всегда, когда сталкивалась с чужим благополучием. Тогда, в гостях у гимназиста Гумилева расстроилась из-за его библиотеки, зверюшек. Неужели банальная зависть? А разве не соперничество, вызванное завистью, толкает нас к совершенству? «Зависть — сестра соревновательности», — это еще Пушкин заметил.

— Представляю, сколько завистниц у Любочки и какая меня ждала бы конкуренция, вздумай я завоевать хотя бы симпатию Недоброво. — Анна преувеличенно громко вздохнула. — Пусть их! Не люблю толкаться.

— В народе говорят: «не в свои сани не садись»! Если бы вы знали, душенька, как часто мне, да и другим приходится твердить это, — еще более бурно вздохнула Сазонова, искоса глянув на Анну.

Глава 2

«Пусть камнем надгробным ляжет
На жизни моей любовь». А.А.

— И это все мне? — пробормотала Анна, глядя на своего спутника.

Встречу в парке назначил Недоброво, провожая ее после поэтических чтений в его роскошных апартаментах: «Не хотите прогуляться неподалеку от своего дома, Анна Андреевна? Я очень люблю Царскосельский парк, бегаю здесь на лыжах и коньках. Ищу отчаянного компаньона. Желательно умного и чтобы глазу было приятно. Здесь такая конкуренция со стороны скульптурных дам, что мало кто ее выдержит. Вот и бегаю в полном одиночестве. Если не считать Пушкина — Александр Сергеевич не оставляет меня. Но иногда я предпочитаю женское общество. — Он засмеялся, сверкнув жемчужным оскалом. — Не откажите составить мне компанию, прошу вас». — «Благодарю. Вызов со стороны статуй и одинокого лыжника принимаю…» — в те мгновения, когда этот возмужавший «фарфоровый мальчик» целовал ей руку в благодарность за согласие, Анна с биением сердца и тиснением в груди поняла: начинается новый потрясающий роман! А еще мельком вспомнила Сазонову с ее намеком на чужие сани. Эх, глупая, толстая клуша, не для таких, как Анна, эти правила писаны.

Было душно от жгучего света, А взгляды его — как лучи. Я только вздрогнула: этот Может меня приручить.

Наклонился — он что-то скажет… От лица отхлынула кровь. Пусть камнем надгробным ляжет На жизни моей любовь.

Не любишь, не хочешь смотреть? О, как ты красив, проклятый! И я не могу взлететь, А с детства была крылатой. Мне очи застит туман, Сливаются вещи и лица, И только красный тюльпан, Тюльпан у тебя в петлице.

Как велит простая учтивость, Подошел ко мне, улыбнулся. Полуласково, полулениво Поцелуем руки коснулся. И загадочных древних ликов На меня посмотрели очи…

Конкуренток «из общества» Анна Андреевна запросто обошла. Они не таились, гуляя часами по Царскосельскому парку. О влюбленности супруга в горбоносую поэтессу Любовь Александровна узнала одной из первых — по сиянию глаз мужа.