Книга iPhuck 10 - Виктор Пелевин

– Понятно, – сказал я. – То есть, если подвести итог – что мы имеем? Пустую клетку с сухим дерьмом на дне и несколько историй по ее поводу. Это и есть «Гармонический Гипс»?

В глазах консультанта мелькнуло изумление – но она справилась с собой и с достоинством кивнула.

– Это он и есть. И, хоть прошло уже столько лет, превзойти этот шедевр не удалось никому.

– Почему?

Это был мой последний вопрос – Мара подняла руку к лицу и отключила меня от динамиков маски.

– Попробую объяснить, – ответила консультант. – Дело в том, что важнейшие константы нашего существования со времен гипса не изменились совершенно. Повествуя о них, мы говорим о вечном. В чем суть нашего жизненного опыта?

– Ого, – сказала Мара, принимая эстафету разговора, – ну и вопрос. Я не знаю, естественно.

– Подумайте, что видит на секунду отвернувшийся от электронной галлюцинации человек? Он видит свою загаженную клетку. Видит часы, сообщающие, что его время подходит к концу. И еще – блюдце, в котором опять ничего нет… Но электронная галлюцинация каждый день сообщает человеку, что на самом деле мир гораздо шире – в нем есть гениальные художники, символические свинки, чеченские авторитеты, востребованные Мировым Океаном киски, огромные непреодолимые пространства, непобедимая китайская натурфилософия и так далее. Проблема в том, что все это существует главным образом в виде нашей веры. Практически весь «мир» в любом его аспекте – это дошедшие до человека смутные слухи, изредка сопровождаемые подозрительным видеорядом. Все это слишком далеко, чтобы проверить лично. А сам человек изо дня в день видит только свою клетку, в которой пусто и грязно. Если он по-настоящему умен, он может догадаться, что в этой клетке никто даже не живет. Но как только он забывается, в его голове начинают греметь истории о том, что такое он и что такое мир. Увы, если разобраться, все эти истории имеют лишь одно назначение – объяснить человеку, почему он сидит в клетке и будет сидеть в ней до тех пор, пока табло не покажет «ноль».

– Но ведь хуй уже не в плену, – возразила Мара, указывая на клетку. – Номинально он на свободе. Дверца открыта. В этом есть осторожный оптимизм, мне кажется.

– О какой свободе тут говорить, – ответила консультант, – если этот хуй дважды метафоричен и даже его условный репрезентант давно сгнил и распался на молекулы? Мало того, единственный смысловой полюс, к которому он мог бы устремиться после освобождения, не только убран в максимально удаленную от него точку Земли, но вдобавок имеет статус неподтвержденного слуха. А пустыня реальности, где его никто не ждет, имеет площадь пятьсот десять миллионов квадратных километров. Вы можете обойти их лично, чтобы убедиться, что там ничего нет… То есть могли бы, если бы не наш гендерный шовинизм. За который я опять приношу извинения.

– Пожалуй, – сказала Мара, – пожалуй… Но как-то очень безысходно.

– Именно. Через это тонкое переживание проходил любой отечественный акционист гипсового века. Увы, русский художник интересен миру только как хуй в плену у ФСБ. От него ждут титанического усилия по свержению режима, шума, вони, звона разбитой посуды, ареста с участием двадцати тяжеловооруженных мусоров и прочей фотогеничной фактуры – но, когда он действительно свободен, идти ему особо некуда. Мировой пизде он уже не нужен. Больше того, он становится для нее опасен – и она делается невероятно далекой и обжигающе-холодной…

– Да, – сказала Мара. – Теперь вижу.

– Заброшенная клетка, слухи вокруг нее, пустыня реальности и недостижимый полюс счастья – это универсальный образ. Безысходность не просто тотальна, она неподвижна, всеобъемлюща и в силу этого не нуждается в художественном отражении. Ее единственной уместной репрезентацией уже является она сама. «Гармонический Гипс» – это мощнейшее высказывание, возвращающее нас к истокам онтологии и выражающее самую сердцевину человеческого опыта. Если угодно, многослойная модель человеческого бытия.

– Я согласна, – сказала Мара. – Если трактовать по-вашему, действительно сильно. Но почему это искусство для high executives?

– Потому что оно показывает сокращенную суть вещей, – улыбнулась консультант. – Своего рода дайджест реальности. Всматриваясь в этот дайджест, high executive постигает, как живет и борется человек. И, оглядев мир с недоступной прежде орлиной высоты, он с удвоенной требовательностью ставит перед собой задачи по продажам и маркетингу, с небывалой ясностью прозревает тенденции рынка и с новой силой бьется за прибыль акционеров…

Она глянула на часы.

– Наше время подошло к концу. Если позволите, я сброшу инвестиционную брошюру на ваш мэйл.

Всю дорогу к Маре домой мы молчали. Мало того, словно желая лишить мое мерцающее бытие последних отблесков смысла, она опять отключила информационно-развлекательный блок.

Мой роман остался без очередного убера – и она даже не дала мне заменить его легким дорожным диалогом. Всю дорогу Мара хмуро глядела в экран своего мобильного телефона, что-то читая – и заготовленные мной остроты так и остались на темной стороне вечности.

– Я позвоню…

следственные мероприятия

Я уже говорил: если Порфирий Петрович помалкивает об уголовно-процессуальном аспекте своей работы, это не потому, что никаких следственных мероприятий им не проводится.

Но трудно органично вплести в растянутое во времени повествование информацию о следственных действиях, осуществляемых со скоростью света. Для рассказа о них я обычно выделяю особую главку.

Вот это она и есть.

Как только я понял тайный план Мары, я немедленно принялся анализировать сведения, собранные в процессе нашего общения.

В первую очередь это касалось возможных улик, обнаруженных мною во время первого визита к ней домой – ибо теперь все милые странности ее быта превратились для меня в возможные улики.

Зацепок было три.

Первая – 3D-гифка молодой девушки в ее кабинете. Сафо из Помпей. Интересным казалось не само изображение, а острая эмоциональная реакция Мары на мою попытку придать себе эту форму.

Впрочем, здесь, скорей всего, не крылось никакой особой тайны. Я на девяносто процентов был уверен, что это просто виртуальная любовница Мары – таких е-тянок сейчас делают в любом дизайнерском бюро.

Наверно, Мара долго блудила с ней под веществами – и сверзилась в такой психологический деструктив, что теперь один вид бывшей подруги вызывал у нее ужас. Это сегодня случается сплошь и рядом – считается даже хорошим тоном посещать курсы интимно-психологической реабилитации (а особый шик – приглашать сексотерапевта на дом и трахать свой айфак под его научным руководством: «эксгибиционизм и латентное свинючество», как выражаются умники, которые не могут себе такого позволить).

С другой стороны, если Жанна-Сафо вызывает у Мары такой ужас, непонятно, почему она держит ее изображение у себя на рабочем столе. И в спальне тоже… Да, неувязка. Или ее ужаснуло то, что эту форму принял именно я? Почему?