Книга Призрак музыканта - Сабахатдин-Бора Этергюн
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я внушаю себе, что та жизнь, которую я веду, это нормальная жизнь, а всякий, кто пытается жить и любить иначе — ненормальный человек, и его чувства не имеют особого значения, кажутся мне несерьезными, нелепыми, ненужными и никчемными.
Вот к чему я в этой жизни пришел. Вот так огрубели и уплощились мои чувства.
Я сижу напротив безумной Сельви и смотрю на ее игру. Сельви не узнает меня.
СУД
Хасан действительно отправился в суд и пришлось мне отправиться к городскому кади в качестве ответчика.
Хасан обвинил меня в том, что я беззаконно держу в своем доме его жену.
Я ответил, что моя мать — родная единокровная сестра жены Хасана, у них один отец. Кроме того, я был опекуном жены Хасана до ее замужества.
Кади счел, что все это не является достаточным основанием для того, чтобы жена Хасана жила в моем доме без согласия своего мужа.
Я указал на то, что внезапная болезнь Сельви — несомненно есть следствие того, что муж плохо обращается с ней.
Но Хасан возразил, что может представить свидетелей, старых слуг и служанок, которые подтвердят, что Сельви болела и прежде.
Суд был отложен и в следующий раз Хасан привел свидетелей, которые подтвердили его слова.
Я в свою очередь привел свидетелей (моих слуг и служанок), которые показали, что когда Сельви привели в мой дом стражники, она выглядела не только тяжело больной, но и грязной, измученной, была плохо одета. Было похоже на то, что за ней плохо ухаживают.
Хасан возразил, что за его больной женой ухаживала служанка, нарочно для того приставленная к ней. И ухаживала хорошо. А если женщина выглядела оборванной, грязной, измученной, то это всего лишь следствие ее побега из дома. Она разорвала платье, когда бежала, и выпачкалась на рыночной площади.
Кончилось все тем, что суд признал доказательства, представленные Хасаном, вполне достаточными для того, чтобы вернуть его жену в его дом.
Нам пришлось отдать Сельви.
Она оставалась все такой же безучастной. Увидев Хасана, вначале стала упираться, затем покорно позволила увести себя. И все молчала.
Моя мать была всем этим очень огорчена, винила себя. А я чувствовал лишь усталость от жизни и отупение.
ИСЧЕЗНОВЕНИЕ
Вскоре после этого мне снова пришлось пережить потрясение.
На этот раз дело касалось тюрьмы.
Султан назначил специальных чиновников — ревизовать городскую тюрьму. Об этом говорили. Я также узнал об этом. И даже втайне от самого себя стал надеяться на то, что, быть может, отпустят на свободу Панайотиса.
Я никогда не забывал моего друга. Он был единственное светлое в моей жизни. Сельви изменилась до неузнаваемости. Хасан стал чужим и враждебным. И только Панайотис в моем сознании, в моей памяти остался прежним. И когда я вспоминал его, я вспоминал и прежнего себя. Мне казалось, что прежде я был чище, лучше.
И вот меня снова вызвали в суд. На этот раз я выступил в роли свидетеля, а также в роли потерпевшего.
Мне задали вопрос, посылал ли я одному из заключенных одежду и провизию.
Я ответил, что да, посылал.
Спросили, сколько лет подряд я это делал.
Я прикинул.
Оказалось, почти двадцать лет (если не все двадцать).
Короче, в руки чиновников, ревизовавших тюрьму, попали съестные припасы и одежда, которые я в очередной раз прислал Панайотису. Чиновники взялись выяснять, кому все это предназначено.
И тут вдруг выяснилось, что много лет подряд я помогаю заключенному, которого нет в тюрьме.
Все, что я присылал, смотритель тюрьмы и другие ее служители просто-напросто делили между собой. Это было тем более легко, что я не справлялся о заключенном друге.
Они бы и последнее, присланное мной, разделили бы между собой, если бы оно случайно не попало в руки чиновников-ревизоров.
Как же все это вышло?
Оказывается, Панайотис даже и не сидел в тюрьме в Брусе ни одного дня.
Он бежал, когда его везли из Айдоса.
Стражники, которые везли его, боялись, что им придется отвечать за то, что упустили важного преступника, приговоренного к пожизненному заключению. Поэтому они добрались до Брусы и там вступили в сговор с тюремным смотрителем и его помощниками. То есть, за определенную мзду смотритель внес несуществующего заключенного в списки.
А тут и я начал присылать одежду и съестное. Иметь такого заключенного, как Панайотис, который существует лишь в общих списках заключенных, и потому не доставляет хлопот, а даже напротив, приносит выгоду, оказалось очень приятно, доходно и удобно.
Но вот этой хорошей жизни пришел конец. Все было раскрыто и пришлось тюремным служителям самим превращаться в заключенных.
Известие о том, что Панайотис все эти годы провел не в тюрьме, более чем ошеломило меня. Значит, все, о чем я так много размышлял все эти годы; все, чем я жил, было основано на мнимости. Значит, во всем этом реальны были лишь мои мысли и чувства, а тот, кому они адресовались, оказался мнимостью, фантомом.
Затем я подумал, что Панайотис, должно быть, бежал далеко, куда-нибудь в земли франков.
И, конечно, я испытывал нечто вроде разочарования. И, конечно, Панайотис, живой, где-то там живущий какой-то жизнью, быть может, похожей на мою, уже не казался мне чистым и светлым. Но я даже не удивился такому обороту своих мыслей, такой смене чувств. Я уже немного узнал и людей и даже себя.
ЖИЗНЬ
Прошло лет десять. Моя мать умерла. Дети росли. Изредка я видел в городе Хасана. Иногда он являлся ко двору. Но что-то словно бы отделяло его от остальной жизни, от людей какой-то невидимой стеной. Порою он выглядел совсем одичавшим, несмотря на то, что одевался по-прежнему нарядно и богато.
Сельви я не видел. Но поскольку в доме Хасана не было ни похорон, ни поминок, я приходил к выводу, что она жива.
И СНОВА ИСЧЕЗНОВЕНИЕ
Но однажды ко мне пришел один из доверенных слуг Хасана и рассказал, что господин его исчез.
Сначала я не поверил.
Затем напряг память и вспомнил, когда видел брата в последний раз. Это было… я назвал слуге число. Хасан ехал через рыночную площадь.
— И вскоре после того, он исчез? — спросил я слугу.
— Да, вскоре. Если только не в тот же самый день!
— День еще выдался очень жаркий, — уточнил я.
Так и оказалось.
Об исчезновении полководца Хасана Гази донесли султану. Он распорядился искать и найти или самого Хасана, или его труп. Управлять имуществом Хасана он назначил меня. Считалось, что это только до возвращения Хасана. Но я уже чувствовал, что Хасан не вернется.
