Книга Три королевских слова - Агата Бариста

Бояться я уже устала, меня больше беспокоил терзающий голод; наверное, поэтому за появлением кошмара я наблюдала несколько бесчувственно.

Чудовище, помедлив, опустило газету и явило себя во всей красе. Нос — выгнутый каким-то мощным бизоньим горбом, как и вся вытянутая морда, — порос короткой рыжей шерстью. Но буйная грива, обрамлявшая морду, была густо-черного цвета (пряди, свалявшиеся в дреды, были так длинны, что почти ложились на крыльцо). Под носом по-львиному раздваивалась верхняя губа, из-под нее виднелись клыки. Подбородок заканчивался черной шкиперской бородкой, которая неожиданным образом придавала несуразному чудовищу толику человечности.

А пожалуй, с меня хватит, всплыла вдруг из глубины гневная мысль. Отращивайте себе зубы, рога, копыта, хоть крылья — нас уже ничем не напугаешь. Спина вдруг сама собой выгнулась дугой, шерсть вздыбилась, и я, прижав уши, хлеща по сторонам хвостом, издавая необыкновенно противные завывания, пошла боком на крыльцо. Я плохо соображала, что делаю, только отметила, что такого гнусного гиеньего голоса я не слыхала отродясь.

Глаза чудища стали как два блюдца, брови полезли на лоб, но с места оно не сдвинулось. Кошмарное существо даже как-то закаменело — наверное, впало в ступор от столь непомерной наглости. Впрочем, мне было абсолютно наплевать. Пусть со мной делают что хотят, но эта курица будет моей, и точка.

Походкой боевого кандибобера я приблизилась к заветному подносу и вцепилась в гигантскую куриную ногу, которая по размеру была в половину меня. Рывками утянув ногу на доски крыльца, я принялась алчно терзать ее прямо на месте преступления.

Это была самая вкусная еда в моей жизни.

Периодически я проверяла: как там монстр? Видя, что он сидит смирно и только таращится на меня круглыми глазами, я в профилактических целях произносила что-то грозно-нечленораздельное и продолжала уминать добычу.

Только когда желудок оказался набитым под завязку, мне удалось оторваться от обглоданной ноги. Стало понятно, почему вволю напившаяся крови пиявка отпадает от жертвы — ей очень, очень, очень хочется спать. Несколько неверных шажков в сторону — и я повалилась набок. Делайте со мной что хотите, но вот прямо здесь и засну, мелькнула последняя внятная мысль.

Потом пришли сны.

Кто-то осторожно поднял мою бесчувственную тушку, и куда-то понес, и куда-то снова уложил, и волны принялись раскачивать палубу, и горы вдали тоже зашатались, и звездный небосвод начал вращаться, затягивая море, горы, весь дольний мир в свою воронку…

Потом вращение прекратилось, и я обнаружила себя в прежнем человеческом обличии, босиком, в чем-то длинном белом, вроде сорочки, с распущенными волосами.

Кругом раскинулась степь, от горизонта до горизонта землю покрывал странный черный ковыль. Пушистые дымные султанчики траурно поникли, воздух был неподвижен.

Я побрела по этой степи, бубня под нос какую-то дикую однообразную песенку без слов, песенку деревенского дурачка, шаманскую колыбельную; долго и тщательно я вглядывалась в заросли, точно зная, что ищу нечто важное, но только спустя время — может быть, несколько часов — заметила на земле еле тлеющий красным уголек. Уголек оказался клубочком, я подняла его, и за ним потянулась тускло светящаяся красная ниточка, на ощупь будто шерстяная. Потом нашелся еще один такой клубочек, и мне невесть почему захотелось связать обе ниточки.

Узелок исчез, растаял сразу же, как только его завязали. Теперь обе нити срослись в единое целое, и от этого на душе у меня стало так легко, так радостно… Я бережно положила нить на землю, и она продолжала светиться — слабо, но отчетливей, чем прежде.

Горьковатый травянистый запах витал в этом месте, он мне нравился.

Я вскинула руки, потянулась сладко-сладко — как домашним утром в первый день каникул — и… проснулась.

Комната была сумрачной, такой же запущенной, как и все в этом странном месте, за окном шумел дождь, а я лежала, потягиваясь кошачьим тельцем, на чем-то теплом, и это теплое мерно вздымалось и опускалось.

Не в силах поверить в происходящее, я приподняла голову и встретилась взглядом с чудовищем, на груди которого я так уютно устроилась. Бревноподобный палец вынырнул откуда-то сбоку и черным обломанным когтем энергично почесал мне под подбородком, отчего моя голова мотнулась вверх-вниз.

Чудище радостно осклабилось, продемонстрировало кинжальные клыки и произнесло:

— Кы-ы-ы…

Не помню, как я оказалась в углу под шкафом, в пыли, в грязи и в паутине. Рядом валялись хлебные корки, добела обглоданные кости, смятые конфетные фантики и пивные пробки.

В щель я наблюдала, как бесцельно топчутся по полу огромные грязные когтистые ступни.

— Кы? Кы? — тревожно вопрошало чудовище.

Так оно курлыкало с полчаса, потом замолчало, куда-то пошлепало, через некоторое время пришлепало обратно.

На полу посередине комнаты появилась тарелка, на которой лежала копченая куриная нога.

Мои ноздри затрепетали, рот немедленно наполнился слюной… я решила, что со стороны чудовища это был недвусмысленный жест доброй воли. Но я все равно не вылезла бы из-под шкафа до ночи, если бы не паук, явившийся проверить, что за жирная муха потревожила его сети. В теории это он должен был меня бояться, но на практике паук довольно шустро двинулся в мою сторону, его физиономия, увеличенная раз в двадцать, произвела на меня неизгладимое впечатление, и я спешно покинула свое убежище.

Чудовище предусмотрительно сидело поодаль — на чем-то вроде лежанки, покрытой смятыми серыми тряпками, — и при виде меня оживленно осклабилось.

Я немедленно выгнула в ответ спину и профыркала что-то вроде «сиди где сидишь».

Ухмылка чудовища увяла, но оно вело себя смирно, даже сложило ручища на колени, чем вдруг напомнило мне слишком резвого детсадовца, которого в наказание усадили на стульчик в углу.

Молодец, мысленно похвалила я, хороший мальчик. Хотя мог бы и разделать эту гигантскую ногу на маленькие кусочки. Неужели непонятно, что мне будет нелегко с ней справиться? Но я уже начала подозревать, что чудовище было не семи пядей во лбу.

Вскоре я убедилась в этом.

После того как я плотно закусила курицей, мне невыносимо захотелось пить. В сущности, мне даже показалось, что я сейчас в очередной раз умру, если не попью.

Я посмотрела прямо в глаза чудовищу и вежливо произнесла на анималингве:

— Будьте добры, не принесете ли вы мне воды? Я очень хочу пить.

Чудовище продолжало наблюдать за мной с благожелательным любопытством.

Я повторила громче, стараясь выговаривать анималингву как можно тщательнее:

— Я хочу пить. Принеси воды, пожалуйста.

Никакой реакции.

— Пи-и-ить! Пить хочу!

Чудовище подергало мохнатым ухом, будто отмахиваясь от надоедливого комара, и продолжало безмятежно сидеть на лежанке.