Книга Дочь викинга - Юлия Крен

К вечеру она так уставала, что уже ни о чем не могла думать. Руна оставляла девушку одну, а потом возвращалась с добычей. Однажды она даже принесла яблоки, орехи и какие-то ягоды, но яблоки были не такими сладкими, как в Лане, они отдавали гнилью. Ягоды оказались безвкусными и твердыми, словно кожаные сапоги, долго провалявшиеся под дождем. А когда Гизела попыталась разгрызть орешек, ей показалось, что у нее вот-вот выпадут все зубы. Сглотнув, принцесса печально вздохнула. Она могла подавить свою тоску по родине и уюту, но голод не давал ей покоя. Гизела мечтала о вкусной еде. При мысли о хрустящем хлебе, мягком масле, желтом сыре, сочном говяжьем филе, жарящемся на вертеле, у нее урчало в животе. Принцесса никогда не ела слишком много, но у нее был хороший аппетит. Гизела вспомнила, как она жалела своего исповедника, который обучал ее основам христианского учения: этот священник питался только рыбой и грушами, чтобы восславить Господа и воспротивиться мирским искушениям. А еще он не разрешал ей петь вне церкви. «Интересно, а я еще могу петь?» – подумала Гизела.

В лесу пение казалось неуместным, но в какой-то момент желание испытать собственный голос стало неодолимым. Принцессе захотелось убедиться в том, что в этой дрожащей, замерзшей, голодной девочке осталось хоть что-то от прежней Гизелы, мирно жившей в Лане. Она принялась мурлыкать себе под нос мелодию одного из церковных псалмов. Постепенно ей вспомнились и слова. Ее пение становилось все громче, голос звучал все звонче. Девушка не сводила взгляда со своих рук, словно убеждая себя в том, что она вовсе не в лесу, а в церкви. Ей хотелось бы, чтобы ее воля, ее надежда, ее песня были настолько сильны, чтобы и на чужбине она могла почувствовать себя как дома. Может быть, песня сумеет превратить этот неприветливый край во что-то привычное и родное?

На время Гизеле удалось позабыть о своих горестях, но вдруг на нее набросилась Руна. Северянка выбежала на поляну с такой скоростью, будто гналась за зайцем. Прежде чем Гизела успела сообразить, что происходит, ее спутница ударила ее по губам и что-то прокричала. По ее щекам текли слезы.

У принцессы онемели губы. Она тоже заплакала, не только от испуга и боли, но и от бессилия. Она не могла объяснить Руне, что не хотела ее рассердить. Гизела опустилась на землю и закрыла лицо руками. Она чувствовала себя одинокой как никогда.

На следующее утро принцесса едва решилась посмотреть Руне в глаза. Северянка, казалось, успокоилась, но ее тоже тревожила невозможность поговорить со своей спутницей. Впрочем, в отличие от Гизелы, она не смирилась. Шагая по лесной тропе, девушка нетерпеливо указывала на деревья, мох, птиц, одежду, на свои волосы. Какое-то время Гизела удивленно наблюдала за происходящим, а затем догадалась, чего добивается Руна. Северянка хотела узнать, как звучат названия предметов, на которые она показывала, на языке франков. Гизела принялась учить свою спутницу, и к обеду Руна уже знала с две дюжины слов на франкском. Когда в лесу не осталось предметов, которым Гизела еще не дала наименование, Руна захотела узнать, как будет по-франкски «спать», «есть», «идти». Вскоре она выучила и эти слова. В лесу они только и делали, что шли, ели, охотились, разводили костер и спали, поэтому вскоре слова исчерпались.

Руна мало спала. Гизела заметила это еще в первые дни путешествия – северянка оставалась бодрой, когда сама она клевала носом, а утром Руна была уже на ногах, когда Гизела еще сонно протирала глаза.

В эти часы Руна тренировалась – уже не в произнесении слов на языке франков, а в метании ножа. Часто Гизела просыпалась оттого, что слышала, как клинок вонзался в ствол дерева.

Но однажды ее разбудило что-то совсем другое. Открыв глаза, принцесса увидела, что над ней склонился незнакомый мужчина. А может, это был вовсе и не мужчина, может, это был сам дьявол, настолько он был ужасен. Его лицо было испещрено шрамами, белки глаз были совсем желтыми, волосы торчали во все стороны, да и одежда казалась какой-то странной.

Гизела открыла рот, но закричать не успела, почувствовав у горла острый клинок. Холодное лезвие чуть не взрезало кожу.

Руна сразу же проснулась. Она редко спала так долго и редко о чем-то сожалела столь же сильно. Но у нее не было времени на угрызения совести. Едва она поняла, что происходит, как ее тело само собой, без какого-либо участия рассудка, вскочило на ноги, ухватилось за ветку и подтянулось на дерево.

На поляне стояли разбойники Тира. Сам Тир прижал кинжал к горлу Гизелы. Девушка завопила от ужаса.

Руна лихорадочно думала. Знает ли Тир, что Гизела – франкская принцесса? Если да, то что теперь будет? Он возьмет ее в заложницы? Наверняка. Тогда Руна сможет сбежать. Но что толку? Без Гизелы у нее нет надежды вернуться домой. И пока северянка пыталась принять решение, в голову ей пришла еще одна мысль. Тир ничего не предпринимает именно потому, что знает о ее терзаниях. И наслаждается этим. «О нет!» – прошептала Руна.

И вдруг послышался хруст. Северянка не успела правильно распределить свой вес, и ветка под ней треснула. Девушка упала прямо перед разбойниками.

Руне не хватило времени на то, чтобы вскочить и выхватить свой нож – ей к горлу приставили такой же клинок. Двое головорезов подхватили ее под руки.

Северянка сморгнула. В глазах у нее все еще рябило после удара об землю, но она видела, что к ней направляется Тир.

– Ну-ка, ну-ка, – с наслаждением протянул он. – Значит, ты хотела прикарманить весь выкуп.

Похоже, Тир полагал, будто она с самого начала собиралась похитить франкскую принцессу. Его глаза блестели, с лица не сходило выражение восторга. Похоже, его нисколько не беспокоило предательство Руны, напротив, он откровенно радовался ее, как он полагал, пронырливости.

Руне нечего было ему возразить.

– Что ж, я во второй раз тебе проиграл. – Глаза Тира вспыхнули. – Что же мне с тобой делать? Как наказать тебя?

– Наказать можно только того, кто совершил проступок, – с ненавистью прошипела Руна. Ее голос был хриплым, но, по крайней мере, к ней вернулся дар речи. – Я думала, ты не видишь различия между добром и злом. Ты просто жесток.

Тир будто бы задумался над ее словами.

– Верно! – наконец выпалил он, странно улыбаясь. – Раз уж на то пошло, мне и не нужно тебе мстить. А еще мне не нужна причина для того, чтобы сделать, например… так.

Руна успела приготовиться к удару, и все же ей показалось, что ее тело сейчас разорвется. Тир бил ее в живот, все сильнее и сильнее, а у нее не было возможности уклониться. Он никак не мог насытиться ее болью, удар сыпался за ударом. Руна чуть не потеряла сознание. Когда Тир наконец отступил, в мире не осталось ничего, кроме боли.

– Зачем ты так? – выдохнула она, сплюнув кровь. Во рту остался горьковатый привкус.

Тир скрестил руки на груди. Его дыхание постепенно успокоилось.

– Понимаешь, это не я такой. Это мир такой, – со скучающим видом объяснил он, покачиваясь с пятки на носок. – Наш мир – из древа Иггдрасиль, а оно прогнило. У корней этого ясеня клубятся змеи, олени обгладывают молодую поросль, а кора дерева изъедена гнилью.