Книга Андерсен - Шарль Левински

Я потом встретил его чуть позже в холле, и он сделал вид, что ужасно занят и даже не узнал меня. Возможно, ему было просто стыдно.

Интересно, что он расскажет о Йонасе врачам.

111

Завтра Йонаса выпишут. Выписали бы и сегодня, он уже в хорошей форме, но они там в клинике хотят ещё провести с ним пару тестов насчёт его способности чувствовать. Их зачаровало, как это он никому не дал знать о своём воспалении среднего уха. Особенно после того, как мы им рассказали, что с его первым зубом было то же самое.

Сам я не присутствовал при обследовании. Теперь, когда Йонасу легче, мне многое нужно навёрстывать на работе, и я не хочу давать Петерману повода для склоки. Но Хелене присутствовала и всё мне рассказала. Должно быть, это похоже на бенчмарк-тест, очень точно прописанные действия, чтобы результаты (в данном случае реакции) можно было сравнить с данными нормы. Хелене рассказала, что тестировать пришли трое: лечащий врач, его ассистентка и медсестра. Ассистентка держала в руках список и зачитывала пункт за пунктом, что делать и какова при этом нормальная реакция. Что-то вроде: «Лёгкое прикосновение к подошве, ступня отдёргивается». То, что с ним проделывали, становилось от шага к шагу всё жёстче, а в конце они должны были сделать ему больно. В ходе всей процедуры Йонас сидел на коленях у Хелене.

Обследование не принесло результата, или не принесло того результата, который объяснил бы «храбрость» Йонаса при боли. Что бы они с ним ни делали, его реакции всякий раз оказывались совершенно нормальными, то есть именно такими, какие стояли в таблице. Например, когда ассистентка говорила: «Ущипнуть за плечо, ребёнок кричит», после этого врач щипал, и Йонас кричал. Поначалу Хелене было не по себе, ей казалось, что нашего сына подвергнут пыткам, но со временем это стало забавлять её, потому что Йонас делал в точности то, чего от него ожидали. «Как будто он всё понимал», сказала Хелене.

Родители ведь всегда хотят, чтобы их дитя было особенным, но в данном случае я рад, что Йонас оказался совершенно средним. И всё равно он храбрый малыш. Последним пунктом исследования был укол иголкой. Тут он, правда, заплакал, как они и ожидали, но он тут же смолк.

Они обещали Хелене, что скопируют для нас результат обследования. Я хочу вклеить его сюда.

(Чтобы сунуть его Тебе под нос, если Ты в восемнадцать лет будешь о себе много воображать. Теперь это написано чёрным по белому: Ты абсолютно средний).

Завтра мы, наконец, снова втроём.

112

В почтовом ящике сегодня лежала рекламная листовка, на которой мой сердечно любимый Большой клиент рекламировал ряд скидочных акций. (Я записываю это не потому, что Тебя может когда-то интересовать, как мало денег мог стоить восемнадцать лет назад, а точнее, семнадцать лет и два месяца назад фунт куриной грудки. Эта листовка попала в дневник совсем по другой причине. Во-первых, потому что она привела меня в ярость. И во-вторых, из-за Тебя).

Ведь известно уже, что ни одному слову рекламы верить нельзя, и всегда нужно вычитать половину из того, что утверждает реклама. Но это задевает по-особенному, когда речь идёт о вещах, которые касаются тебя самого. В листовке было напечатано: «Всегда свежие товары благодаря нашей самой современной компьютерной системе заказов». Я уже много недель бьюсь над этой системой заказов, и она современна приблизительно как граммофон с раструбом. Древняя программа, которую всякий раз кто-нибудь в чём-то усовершенствует, но она не становится от этого лучше. Наоборот. Было бы в десять раз целесообразнее, а в перспективе и дешевле начать с нуля и разработать для них что-то новое. Но нет, они хотят непременно сохранить своего слепого альпиниста. (Это сравнение придумал Федерико. Слепой альпинист – гарантированное падение).

Но собственно интересно нечто другое: на передней странице листовки было изображение типового фасада с надписью и стрелой. Я думаю, они должны запатентовать этот дизайн. Безумным было то, что Ионас его тотчас узнал. Притом что картинка есть нечто совсем другое, чем эта пластиковая модель, которую он по какой-то причине таклюбит. Он сидел на своём слуле, ая скармливал ему ложкой его ужин. Листовка лежала на кухонном столе, потому что я хотел показать её Хелене. Йонас её обнаружил, и с этого момента еда вообще перестала его интересовать. (В чём я могу его понять. Я нахожу, что все эти кашки очень скучные на вкус).

Он потянулся руками, как он всегда делает, желая что-то схватить, но я не сразу сообразил, чего он хочет. Сперва я протянул ему ложку, потом его чашку с Микки-маусом, но оба раза это было не то, и он уже выказывал нетерпение. Иногда, когда желания его величества угадывают не тотчас, то складывается впечатление: если бы он уже умел говорить, он бы тебя обругал. Наконец он получил свою листовку, схватил её обеими руками и долгое время штудировал благоговейно, словно Луизе – Мане. (Или Моне. Я так же мало различаю их, как и мама). Я сделал фото, и на нём он выглядит так, будто умеет читать.

(Если потом Тебя спросят, что было Твоим первым чтением, можешь ответить: «125 граммов колбасы из телячьей печени за 59 центов»).

113

Нашему сыну год! Я не могу опомниться, как быстро пролетело время! Йонас теперь ростом 79 сантиметров и весит десять кило. И может ходить, причём словечко «может» немножко преувеличено. На самом деле лучше всего ему удаются падения. Но он хочет это мочь, а у человека с такой упрямой головой, как у него, намерение – уже почти результат.

Разумеется, мы достойно отпраздновали это событие. Хелене смастерила что-то вроде шоколадного пирога сплошь из ингредиентов, пригодных для детского питания. Результатом была скорее каша, но Йонасу она понравилась, и это был, в конце концов, его день рождения. Свечу в этот пирог воткнуть не получалось, и я смонтировал её на тарелке. Йонас, кажется, и сам уже знал, чего от него ждут, и потушил её с первого захода.

Мама, в безумных сюрпризах которой никогда нельзя быть уверенным, принесла настольную бомбу, начинённую бумажными головными уборами, – для которой Йонас действительно ещё маловат. Хелене не хотела допустить, чтобы эту бомбу подожгли, из страха, что её взрыв может напугать ребёнка, но если уж маме что-то придёт в голову, она от этого не отступится. Возможно, свою упрямую голову Йонас унаследовал именно от неё. Бомба взорвалась потом совсем без шума, и он с интересом смотрел, как разлетались эти головные уборы.

К счастью, мы никого не пригласили (кроме крёстного Федерико, но тот отговорился чем-то неотменяемым и не смог прийти), ибо мама, разумеется, настояла на том, чтобы каждый надел по такой шапке. Боюсь, мы все выглядели смешными. Мама водрузила себе на голову какое-то бесформенное чёрное сооружение, которое, пожалуй, должно было изображать цилиндр, Хелене – что-то вроде лыжной шапки, а я – шлем викинга. Йонасу мама сперва примерила колпак придворного шута, но ему это совсем не подошло. И клоунскую шляпу он тут же сорвал с головы. Тогда мы выложили перед ним на стол все головные уборы и предложили выбрать. Он целенаправленно схватил военную фуражку, и мама надела её ему на голову. Я сделал фото, на котором Йонас, с фуражкой на голове, как раз поднёс пальцы ко лбу. Это выглядело так, будто он салютировал. Я вклеиваю это фото сюда. Наш сын, маленький солдат!