Книга Полцарства - Ольга Покровская

– О нас? – растерялась прерванная на полуслове Ася.

– Я только что забегал к Илье Георгиевичу, – объяснил Болек. – Вспомнили с ним лето на Волге. Хочу съездить туда всей компанией. Чтобы было как в детстве. Скорее всего, поедем в мае. Ну, это мы успеем обсудить. А пока ещё к тебе вопрос: я бы хотел посмотреть этот ваш собачий приют. Проводишь меня туда? Завтра!

– Я, наверное, не смогу, – сказала Ася, быстро поглядев в сторону. – Меня Лёша не пускает. Я сегодня хотела навестить Марфушу – просто навестить. А Лёшка… – Она умолкла, почувствовав, что голос выдаст подступившие слёзы.

– А что это значит – «не пускает»? – полюбопытствовал Болек. – Как это? У тебя ведь есть паспорт?

Ася подняла на искусителя испуганный взгляд. Головокружительное чувство, будто сейчас она может признаться во всех сомнениях своей жизни и разом всё изменить, захватило её.

– Ладно, речь ведь не об этом, – отвернувшись, сказала она.

– Я думаю, тут вот в чём дело, – мягко заговорил Болек. – Бывает, у одного из супругов есть некое твёрдое представление о партнёре, удобное ему. А все не подходящие под этот формат его качества он отсекает. Так бывает. Я понимаю, у тебя ведь нет выбора, – сочувственно прибавил он и, выдержав паузу, продолжил: – Ася, а можно тогда совсем маленькую просьбу? Раз уж за тебя решают, куда тебе идти, а куда нет, так хоть расскажи, как мне туда добраться!

Ася, раздосадованная, несчастная и розовая до ушей, нарисовала Болеку план – как в лесопарке найти закуток Полцарства. Тем временем в студию уже начали собираться ученики следующей группы. Ася торопливо отдала листок Болеку и, простившись с ним, подошла к окну – остудить цвет лица. Да что же это такое! Она и сказать-то ничего не сказала, а он уже знает это ужасное обстоятельство её жизни – что «за неё решают», а она и не пытается возразить!

* * *

На перекрёстке Болек обернулся и, отсалютовав Асе в окне, исчез в переулке. Он был доволен тем, как прошла их первая встреча. По мимике и жестам, по скользящим интонациям за прошедшие четверть часа он неплохо изучил свою младшую кузину. Это была тонкая, чуткая девочка, совсем не знающая себя, наивно пытающаяся втиснуть мятежный дух в добрую мещанскую жизнь. Она, конечно же, искала понимания – это неплохо. Плохо другое… Когда, слушая Асин рассказ, Болек понял, что Курт, говоря о своей упущенной радости, имел в виду Асю, ему на мгновение сделалось худо. Нет уж! Оставьте родственников в покое! Они нужны ему самому! В особенности этой весной, на которую он запланировал «поездку в детство».

Нежно иронизируя над собой, в неплохом настроении, Болек отправился поглядеть окрестные книжные – хорошо ли выставлены его труды – и опять остался доволен. Пока он бродил, от сотрудника издательства пришло письмо: график презентаций книги был свёрстан. Ну что же, он любит общаться со страждущими! Почему бы и нет?

Ближе к вечеру позвонила Софья и сообщила, что Саня на чай забежать никак не сумеет. Зато они с Асей и Серафимой – ждут! «Ну, вас-то я уже видел», – подумал Болек и, сославшись на утомление и акклиматизацию, поехал в гостиницу.

Войдя в номер, он придвинул кресло к окну и сел – полюбоваться бриллиантом Московского дома музыки. Набережная, слившись с водой в единый огненный поток, переживала неспящую столичную ночь. Болек подумал: всё же Москва – великолепный город. Если бы в нём можно было дышать без противогаза, он бы выбрал его для жизни.

С юности он подозревал, что на земле есть топкие места, где можно запросто провалиться в подсознание народа. Москва была одной из подобных воронок – ступил неверно, и за мгновение тебя всосало в иррациональную кашу истории. В «подкорке» Москвы воют метели, «мерседесы» носятся вперемежку с тройками, гуляют бунты, гремят салюты и нетрезвый Сергей Есенин читает стихи.

Болек инстинктивно старался держаться подальше от этой «каши», жил в других столицах и работать предпочитал с европейцами. Тем смешнее выглядела его нынешняя идея: взять сестёр и погрузиться в самую гущину родины, в детские времена, когда он не мог, да и не помышлял противиться чарам реки, родни, ничегонеделания, бесцельности. Кануть в тишайший дворик и выпасть из жизни дней на пять… нет, лучше на десять! А вопрос «Зачем тебе всё это нужно, дурак?» можно будет проигнорировать как невежливый.

Несколькими часами позже в доме на Пятницкой сёстры, оставив своих уснувших родственников, столкнулись в ночном коридоре, как две пассажирки поезда. Обеим не спалось. Решено было набросить пальтишки и выйти на балкон подышать. Парочка голубей, дремавших на перекладине пожарной лестницы, нисколько не озаботилась их появлением.

– Соня, ну что он творит, твой Болек? Это что, порядочно? Наболтала ему лишнего о Курте! На Лёшку наябедничала! Может, он меня загипнотизировал? – пожаловалась Ася.

– Никто тебя не гипнотизировал – ты по жизни как сомнамбула! – возразила Софья и, подумав, прибавила: – Ему просто некогда налаживать отношения естественным путём. Нужно сблизиться сразу.

– А зачем ему налаживать отношения? Жил же без них сто лет! – обиженно сказала Ася.

– Ему, видите ли, захотелось в детство! А мы с тобой нужны для обстановки, ну и чтобы завтрак было кому состряпать. Ясно? Он и Саню хочет тащить на Волгу. А вообще, у него бедлам в голове. Я даже волнуюсь.

Ася перешла на край балкона и, вытянув шею, разглядела в пролёте между домами кусочек отдалённой золотой маковки. Храм был подсвечен. В тревожное время её всегда тянуло подойти поближе к одной из замоскворецких церквей, чтобы та укрыла её невидимыми крылами. Асины церкви пахли вербой и куличами – даже зимой.

– Соня, а разве бывает бедлам у психологов? Они же наоборот…

Положив локти на влажный бортик балкона, Софья смотрела прямо перед собой, в путаницу липовых ветвей.

– А давай утром забежим в храм, к нашей Иверской? Обо всём помолимся. Мне кажется, и у нас с тобой тоже бедлам. Я так вообще уже не пойму – может, мне надо было не знаю что, а я семью завела… – сказала Ася и жалобно поглядела на сестру.

Софья молча вдыхала талый, с ноткой бензина и дыма, воздух.

– Знаешь, мне так горько! – вдруг сказала она. – Нет любви, одна суета. И правда, так захотелось нырнуть в детское какое-нибудь наше лето – просто подышать!.. – Софья сдержала вздох и мужественно заключила: – Если меня посадят, не поезжайте без меня! Дождитесь, пока я выйду.

Глава четвёртая

18

Следующим утром Асе позвонил Пашка и независимым тоном спросил, не может ли она в свободное от работы время подежурить в приюте. Произошла неприятность, о которой долго рассказывать. Теперь собак нельзя оставлять одних, а у него, как назло, консультация по математике.

Ася выслушала, долго молчала и наконец сказала, что, к сожалению, приехать не сможет.

Ах, как прав оказался Болек! С момента Пашкиного звонка в голове у неё неотступно крутился их коротенький разговор. Ну конечно: у Лёшки есть удобное ему представление о своей жене, а все её качества, не подходящие под «формат», он попросту отсекает! И Ася пасует, идёт на поводу, как будто и правда у неё «нет паспорта»!