Книга Джон - Вероника Мелан
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Черт. Еще одна загадка. А мне куда?
Куда-куда…
Если я хочу что-то узнать, то только в одном направлении – следом.
Выцветшая надпись из трех букв на размытом от дождей фоне, растущие вдоль бетонной стены «бункера» подорожники и дикие ромашки, сидящий на скамейке у соседнего дома апатичный алкоголик с тлеющей сигаретой в руке. Двор пересекали косые закатные лучи – скоро стемнеет.
«Тир».
Именно такая невзрачная вывеска без каких-либо дополнительных пояснений красовалась поверх распахнутых настежь железных створок-ворот. Ни тебе часов работы, ни имени «ЧП», «ИП», ни адреса.
Просто «тир».
Зачем она пошла внутрь? Встречаться с другом? Проведать кого-то?
Напряжение с каждой минутой возрастало – я должна выяснить как можно больше. Возможно, это мой последний день в компании Яны, возможно, второго шанса мне не представится.
Затянув волосы в хвост и накинув на голову капюшон ветровки, я захрустела подошвами кроссовок по усыпанным бетонной крошкой ступеням.
«Гулять, так гулять. Стрелять, так стрелять…»
Строение действительно оказалось тиром. Серым, убогим, но самым что ни на есть настоящим – со стеклянными стойками и разнообразными видами пистолетов под ними, с украшенными агрессивного вида плакатами стенами и развешенной над входом патронташной лентой.
О-ля-ля!
Если и существовало на земле место, куда я вряд ли сунулась бы по доброй воле и в одиночку, то это как раз такой вот российский «бункер» с бородатым дядькой, одетым в черную майку «Megadeath», за прилавком.
Бородач курил – над его головой коромыслом висел дым, – косил на меня карим глазом и пожевывал фильтр бычка; два мужика в углу тыкали друг в друга разодранными посередине бумажными мишенями:
– И это из дробовика! Ты видел?
– На мою посмотри – все в десятку!
– А отдача какая…
Из дверного проема слева от кассира раздавался такой грохот, что ломило виски и уши. Сладковато тянуло порохом; я неуверенно приблизилась к волосатому и брутальному в нехорошем смысле этого слова кассиру – владельцу?
– Заблудилась? Или пострелять пришла?
– Пострелять.
Где Яна? Неужели там, откуда раздается стрельба? Для чего ей это?
– Паспорт есть?
Паспорт, к счастью, оказался с собой – я всегда запихивала его в карман сразу же, как перемещалась в родной мир.
– Я здесь в первый раз, ничего не знаю, – черные дула под стеклом гипнотизировали и взгляд, и сознание. – Сориентируете по ценам? И мне бы… вводную экскурсию.
– Будет тебе экскурсия, – прокуренный смешок. – Хоть знаешь, какое оружие предпочитаешь? Или тебе все равно?
И бородач протянул руку за обернутым в кожаную обложку документом.
Об оружии я знала много – гораздо больше, чем большинство жителей этого города. Нет, не хвасталась – просто слишком часто бывала с парнями на полигоне, когда те тестировали новые модели, – прошла с коллегами не одно боевое задание, получила почти профессиональную подготовку в Реакторе.
– Зал у нас здесь, – теперь дядька-рокер кричал – в раскате выстрелов его голос почти полностью тонул. – Всего пять зон. Мишени управляются рычагами – если потянешь его на себя, она подъедет ближе, если отклонишь назад – отъедет дальше. Некоторые и с десяти метров не попадают. Оружие в первый раз я заряжу тебе сам…
Я не возражала.
Я смотрела на нее – на Касинскую Яну – и не могла оторвать взгляд. Она стояла прямая, напряженная, злая – ноги расставлены, на голове огромные, похожие на старые «Веговские», наушники, – и палила, не останавливаясь. Высаживала обойму в плакат у стены, перезаряжала пистолет (что это – девятимиллиметровая Беретта?) и вновь плавно, но агрессивно жала на курок.
Бах-бах-бах – три дыры в центре мишени.
Бах-бах-бах-бах – два отверстия в голове, два в сердце…
Такой она мне и запомнилась – дерзкой, будто чем-то обиженной, готовой убить целый мир – переполненной яростью пепельноволосой «Сарой Коннор».
Домой, неимоверно уставшая, голодная и окончательно сбитая с толку, я вернулась только после того, как быстро отстрелялась на «вводной экскурсии», покинула «бункер» первой, дождалась «объект» в кустах снаружи и проводила его до дома.
И вновь трамвай, давка из пассажиров пенсионного возраста, спина в кожаной куртке – на этот раз не вблизи – издалека.
Уж после тира она наверняка запомнила мое лицо.
Еще один странный разговор, не добавивший понимания в мою кашу из мыслей, состоялся у крыльца ее дома. С гопниками. Да-да, с самыми настоящими гопниками, каких, начиная с девяностых, еще нужно поискать.
– О-о-о, Каська! Сигареты есть?
– Есть.
Яна протянула неблагополучному на вид парню в спортивных штанах пачку – тот вытащил несколько штук.
– Эй, ты, не бурей!
– Че, те жалко что ли?
– Жалко будет, когда встану в три часа ночи, а курить нечего.
– Да ладно, ты у нас богатенькая, заработаешь еще…
Богатенькая? Нет, деньги на тир, конечно, есть, но вот на остальное?
– Давно сидишь? Саню не видел?
Какого еще Саню?
– Седня не было его.
– Понятно.
– Каська, да не торопись ты. Может, побалагуришь с нами?
– Упарилась я, Дрон. На ногах с утра, в другой раз.
– Ну, покедова…
– Ага.
И она, не прощаясь, зашагала к входу в общежитие.
Все. Баста. Моя миссия подошла к концу.
Вернувшись домой, я так и заявила Смешарикам:
– Это не она. Не может быть ей. Вы вообще представляете себе вместе нашего Джона и эту странную девчонку, которая работает в пиццерии, по вечерам стреляет в тире, а после делится сигаретами с гопниками? Что за странная комбинация? А я ведь коснулась ее там, в подвале, и ничего особенного. Ничего! Обычная рука, обычная кожа, никаких странных ощущений – наверное, будка ошиблась.
Фурии смотрели на меня донельзя бесстрастно. А, выслушав мою речь, зачем-то дружно втянули воздух и заявили:
– Это. Ана.
И укатились ужинать.
6:18
«Зачастую человек, когда дарит вещь, дарит себя: «мол, видишь, какой я хороший?» Он старается подарить мнение о себе – мол, «зацени/похвали и всегда помни о моей доброте», а после тщательно следит за тем, что происходит с его подарком. Куда поставили, пользуются ли, часто ли сметают пыль? А если выясняется, что «достают и пользуются» не часто, обижается – мол, мои прекрасные качества не оценили по достоинству. Так работает страх «раз вещь мою не любят, то не любят и меня». Страх «меня не любят».
