Книга Сумерки мира - Генри Лайон Олди
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Это правда. – Солли даже не заметил, что он уже не слушает, а отвечает. – Это жизнь. Это – есть…
– А ночь? Ночь, покой и тепло крохотного костра? И никаких варков, и после смерти нельзя встать, а бессмертия вообще не бывает, и оборотень – лишь легенда, щекочущая нервы и страшная ровно в меру поглаживания против шерсти, а волки и удав никогда не смогут охотиться вместе?…
– Это выдумка, – одновременно усмехнулись Солли и Сигурд. – Так не бывает…
Марцелл покачал головой и посмотрел на Даймона.
– Вот это я имел в виду, – грустно бросил Даймон и отвернулся.
У Ярроу возникло подозрение, что Пустотник имел в виду нечто совершенно другое, но он не рискнул переспрашивать.
– Это потому, что все мы в чем-то Пустотники, – задумчиво протянул Марцелл. – В большей или меньшей степени, но – все…
– Почему это все?! – обиделся Даймон. – Это только я – Пустотник, а вы – так… ноги для удава…
– Смотря что понимать под пустотой… Если дырку от бублика, то – да, конечно…
Марцелл для большей убедительности сцепил большие и указательные пальцы рук в кольцо и шумно дохнул в него. Даймон покосился на беса и поджал губы.
– А что понимаешь под пустотой ты?
– Я? Смотри, Даймон, вот сидит хороший парень Солли… Сидит, греется, мясо жует, весь забрызгался… Где сейчас тот свирепый волк, который еще недавно готов был разорвать все и вся?! А дальше сидит хороший парень Сигурд, но швырни его в тревожную ночь – и где искать ЭТОГО Сигурда? Когда остается лишь Скользящий в сумерках, способный выжить там, где не выживет никто, кроме беса… И куда уходит тот, кто был мной всего минуту назад, уступая место тому, кем буду я или кем я стал?… Вот это я и называю Пустотой – то, чего нет, но может быть. Дружбы между Изменчивым и Постоянным не было – но она могла быть, и теперь она есть. Бессмертия когда-то не было, а сейчас оно есть… или вновь исчезнет из этого мира. Пустота – это пауза между тем, что есть, и тем, что может быть. Пустота – это возможность бытия…
– Варков не было, – хмуро подвел итог Сигурд, – а теперь они есть. И еще как – есть… И мы есть, но если так пойдет дальше, то нас не будет. Кроме тебя, Марцелл, и этих, которые в зале…
– Сами виноваты, – жестко сказал Марцелл. – Просто все вы так часто делали из живого мертвое, что мертвое наконец решило стать живым.
Даймон внезапно вскочил и нервно забегал по пещере. Зу свернулся в клубок, отодвигаясь к стене, а Вайл испуганно заворчала.
– Откуда ты это знаешь? Ты уверен? Факты, Марцелл, факты!…
– Этого не может быть… – хрипло бросил Солли.
– Кто знает? – Сигурд встал и подошел к Марцеллу, понимая, что сейчас он, Уходящий за ответом, может получить то, зачем уходил, и внутренне страшась этого. – Кто знает? Может быть, ты знаешь, Марцелл? И это знание – оно и есть твоя Пустота?…
– Нет, – еле слышно ответил бес. – Это не Пустота. Это Бездна. То, чего не может быть, не должно быть, но что очень хочет – быть.
Какое, милые, у вас
Тысячелетье на дворе?
Б. Пастернак
Бог, Человек, Зверь.
Марцелл, Бес
Я отложил перо, встал, разминая затекшее тело, и прошелся между стеллажами. Как зверь в клетке. Туда – обратно. Сорок с половиной шагов – туда, сорок шагов – обратно. Почему-то на обратном пути мне всегда не хватало этой нелепой половинки шага. Никогда не ходите обратно. Всегда чего-нибудь не хватит. Всегда, никогда, да… Ерунда.
Конечно, ерунда. Зал не был клеткой, а если и был, то я сам запер сюда самого себя, и ключи от свободы лежали у меня в заднем кармане. Фигурально выражаясь. Потому что ни ключей, ни кармана у меня не было. А что было?
Было. Быть. Будет. Быть или не быть. Почему я вечно скатываюсь на трамплин этого банального глагола?… А он, подлец, уже ждет, чтобы бросить мое, измученное Вечностью сознание, в очередные дебри, чья новизна утомляет и приедается к вечеру…
Книга – моя книга – была практически закончена. Оставалось дописать два крохотных куска в качестве своеобразных эпилогов, потому что сюжетные линии упорно разбегались в разные стороны, то сходясь, то вновь спеша своей дорогой.
Вначале я так и собирался назвать книгу – «Дорога», но в последние дни (дни или годы?) чаша весов стала клониться в пользу иного названия.
«ТЕ, КОТОРЫЕ Я».
Однажды мне доводилось видеть, как мастер-оружейник кует из пучка странно переплетенных стальных проволок знаменитый согдийский клинок, который потом можно носить вокруг талии вместо пояса: свернув в кольцо и вставив острие в отверстие рукояти. Не так ли и с моей недописанной «Дорогой», с теми, которые Я?…
Тем, которые Я, было глубоко наплевать на все мои проблемы. Они в углу уже пятый час резались в карты на щелчки и азартно хлестали замасленными листками по табурету, заменявшему стол. Табурет подпрыгивал, громыхая полуотвалившейся ножкой, и короли с дамами принимались отплясывать некий сумасшедший менуэт, меняясь парами и придерживая сползающие короны.
Тот, который Не Я, проигрывал тому, который Был Я, уже тридцать восьмой щелчок и ужасно нервничал по этому поводу. Рука у того, который Был Я, была тяжелая и беспощадная. Это знали все.
– По центру не бей… – бурчал тот, который Не Я, пока партнер злорадно прицеливался. – Ишь, размахался… мухлевщик… Да что ж ты все в одну точку-то лупишь, скотина! Ладно, сдавай по новой… на отыгрыш…
Те, которые Почти Я и Я, но Не Совсем, стояли за спинами игроков, перемигиваясь и готовясь подсказывать, что было почти так же интересно, как играть самому, но гораздо безопаснее.
Все было в порядке. Как обычно. И все равно что-то было не так. Незнакомый привкус носился в затхлом воздухе, еще недавно казавшемся свежим; писать эпилоги не хотелось, хотя они были продуманы до мелочей, и привычные детали вдруг начинали раздражать, как жесткая складка в уюте домашних шлепанцев.
Я прошел мимо стеллажей, пересекая Зал, и по узкой винтовой лесенке поднялся на второй ярус. Там располагалась маленькая каморка с плитой вместо потолка, а над плитой было небо. Я еще помнил его. Выбеленное солнцем, шершавое небо пустыни, разгневанно выгнувшееся над пыльной зеленью Мелхского оазиса. Многое могло измениться надо мной и моим Залом, но небо обязано было оставаться прежним.
Как и я. Это наш общий крест, мой и неба.
Высокопарность подобного заявления могла рассмешить кого угодно, и я тоже рассмеялся, прикидывая, как давно я не покидал Зала, – если слово «давно» может что-то значить для беса.
