Книга Новая дивная жизнь (Амазонка) - Анатолий Курчаткин

Да по ее виду, наверное, нельзя было бы и подумать, что у нее что-то случилось. Она сказала отцу, что «скисла», но на самом деле она не позволяла себе раскиснуть. Держала себя в руках. Чего ей это стоило – держать себя в руках! Она держала себя не в руках, – в тисках. Закрутила винт до упора – не вздохнуть, не охнуть, только одно – молчать. Мамочка, почему, зачем, не хочу! рвался из нее крик – и не мог вырваться.

Между тем, секретаря обкома, бывшего последнее время президентом, избрали президентом вновь, он вновь приступил к отправлению обязанностей главы государства, и все вокруг тоже словно бы вернулось в прежние берега, потекло с прежней скоростью, прежним образом, прежним порядком. Лето, странно не начавшись, стремительно полетело к концу, а там зашелестела сухим листом под ногами и осень. Маргарита, невидимо для всех туго сдавленная тисками, в которые закрутила себя, снова, как в свою пору в администрацию президента, ездила к девяти утра и приезжала домой в восьмом часу вечера. Только если тогда она ездила в самый центр Москвы, то теперь на окраину, где в некоем бывшем производственном здании из грязных железобетонных плит располагалась непонятная финансовая школа, учившая на дилеров-шмылеров, операционистов-вористов, бухгалтеров-обмантеров – на кого, собственно, она толком и не понимала. В ее обязанности входило составлять-утрясать расписание, обзванивать преподавателей, обеспечивать учащихся методическим материалом – и она занималась этим, ни во что больше не вникая. Натаскай обезьяну – та справилась бы с ее обязанностями не хуже. Не хотела в школу – вот попала. Права, не в ту, в какую не хотела. Совсем не в ту. Но все равно. Забавно. Даже смешно.

В финансовой школе Маргарита проработала до Нового года. А вскоре после него, сама не очень-то одобряя, что делает, перешла на работу в рекламное агентство. Денег в агентстве больше не обещали, наоборот, могло получаться меньше, потому что здесь она зависела от количества сделок, которые должна была заключать, но в школе со своей обезьянней работой она ощущала себя словно бы в некоем загоне, в резервации размером с пятачок, шаг влево, шаг вправо – забор, и жить, постоянно натыкаясь на загородку, – это на нее действовало угнетающе.

Срок ее службы в рекламном агентстве оказался еще короче, чем в финансовой школе. Рекламное агентство рухнуло спустя несколько месяцев после ее прихода туда, и в середине весны Маргарита осталась без работы в очередной раз.

Теперь она пошла в риэлторы. Фирма, в которую ее взяли, была одной из известнейших, логотип фирмы мелькал в рекламных разделах всех газет, попадался на улице, проскакивал по телевизору, с женщинами, позвавшими ее работать вместе с ними, Маргарита и познакомилась, когда готовила по их заказу очередную рекламную компанию фирмы. Женщины зарабатывали по тысяче и по две тысячи долларов в месяц, они обещали, что Маргарите с ее активностью несложно будет заработать и больше.

Риэлторство у Маргариты не пошло с самого начала. Оказалось, чтобы хорошо зарабатывать, следовало уметь хорошо разводить. Клиентов, начальство, руководство фирмы. Писать в документах одно, говорить клиенту другое, показывать в отчетах третье. Но главное, содрать с клиента сверх официального процента как можно больше. Будь это старик, больной человек, прижатая нуждой семья, меняющая жилье в центре на окраину. Нужно было запугивать, угрожать, шантажировать… Женщины, позвавшие ее в фирму, делали все это с блеском, Маргарита не могла. Это было похоже на бандитизм, что еще? Самый настоящий, только замаскированный под бизнес.

В начале лета Маргарита снова оказалась на улице. Мысль вернуться к отцу приходила в голову все чаще. Впрочем, мысли о школе возникали не реже. Не о финансовой, куда ее, разумеется, больше не взяли бы. Об обычной. Общеобразовательной. Русский язык и литература, заработок – чтобы не протянуть ноги с голоду. Но если идти в школу, в любом случае следовало дожить до конца лета. Начислять зарплату раньше сентября никто бы ей все равно не стал.

Пойти продавцом? Маргарита думала и о таком. Заходила в магазины – и стояла, наблюдала за работой продавщиц. В торгующие одеждой, всякой хозяйственной утварью, обувные, цветочные, продовольственные. И понимала, что не сможет продавщицей. Надо было родиться кем-то другим, чтобы стоять торговать. С другой головой. С другими желаниями. С другим составом гормонов.

В конце концов она додумалась. Устроиться личным помощником главы какой-нибудь фирмы. Или референтом, как там будет называться должность. Собственно, заниматься тем же, чем занималась в президентской администрации. Английский можно подтянуть, компьютером в той мере, в какой это нужно обыкновенному пользователю, работая у Скоробеева, она овладела.

И весь июнь и июль Маргарита исправно покупала то одну, то другую газету, где печатались объявления о работе, ходила в ближайшую библиотеку, листала газеты там, выписывала телефоны, звонила, посылала резюме, ездила на собеседования. И ни в одном месте ее не взяли. Оказывается, она уже считалась старой, – многим боссам нужны были девушки не старше двадцати трех. Ее работа в президентской администрации тоже вышла ей боком, – никто не верил, что она ушла сама, по собственной воле, и ее ответ расценивался как желание скрыть истинную причину. Несколько фирм оказались обыкновенными борделями. Деньги в доме закончились, с согласия Маргариты мать, простояв три дня в подземном переходе у станции метро, продала то вечернее платье, что отец купил ей в итальянском бутике для приемов, потом продала ее новые, неношеные туфли, потом кожаную курточку. Над головой вновь вьюжно засвистело девяносто вторым годом, зловонно опахнуло дыханием нищеты.

Наступил август. Маргарита больше не покупала газет и не ходила в библиотеку. Подождать еще немного – и за направлением в училки. Ничего иного не оставалось. Вперед, вперед, друзья свободы! К отцу, решила она бесповоротно, не приползет. Хватит, наползалась.

Но при этом она жила со странным чувством некоего близкого счастья. Ну, если не счастья, то настоящей, большой радости – по крайней мере. Которая уже ждала ее, изготовилась к встрече, и дело осталось за малым: пересечься.

Маргарита отмахивалась от этого чувства, вытаптывала его в себе, потешалась над собой: ждет уже, конечно, рядом! – но избавиться от него не могла.

Что это было? Защитная реакция психики? Наверное, так.

18

– Слава! – позвал кого-то за спиной мужской голос.

Маргарита шла по Тверской, бывшей Горького, мимо Центрального телеграфа, спускаясь к Манежной площади. Солнце село, воздух наливался сумеречной синевой, у края проезжей части около тяжелых, похожих на небольшие танки дорогих джипов стайками по трое-четверо толпились весело одетые проститутки. Некоторые были весьма в возрасте и невероятно страшны, с тяжелым слоем штукатурки на корявых лицах, но встречались удивительно молоденькие и свежие, а среди них – и просто чудо какие хорошенькие.

– Слава! – снова позвали за спиной, совсем неподалеку от Маргариты.

Какой-то Слава кому-то нужен, с усмешкой высокомерной гордости отметила про себя Маргарита. Хотела бы она быть кому-то нужной. Она шла, разглядывая толпящихся у джипов проституток, и думала: интересно, а цена тех, что страшны, как смерть, и этих, хорошеньких, совершенно не похожих на продажных, одна или разная? Наверное, разная. А тогда, наверное, тем, что дешевле, ужасно обидно, и злобы в них – как серы в адском котле. Как уж так Сонечка Мармеладова вышла на улицу – и тут же нашла клиента, притащила деньги домой. Вот пойди попробуй вклиниться между этими – еще вопрос, останешься ли жива. Ей казалось, не это бы обстоятельство, она сейчас могла пойти и предложить себя.