Книга Амурский плацдарм Ерофея Хабарова - Михаил Старчиков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Куда дале пойдём? – спросил Разин, поигрывая ножиком с усыпанными драгоценными каменьями рукоятью. – Что думаете, братцы мои?
– На Дон нужно идти! – рубанул сплеча Телицын, сжав кулаки. – А по пути Астрахань возьмём, коли Бог даст!
Взяв лежащее на серебряном подносе яблоко, Разин аккуратно разрезал его ножом на три части.
– Астрахань, говоришь, возьмём! – задумчиво сказал он, бросив в рот несколько виноградин. – Ан не взять нам её, никак не взять с налёту! Там кремль каменный со стенами десяти сажен высотой, глубоким рвом и тремя поясами обороны, десятью башнями да пятьюстами пушками! Два воеводы там сейчас, князья Львов и Прозоровский, в военном деле сведущи! Нет, други мои, тут хитрость особая нужна!
Откусив от яблока, атаман с наслаждением стал жевать сочную и сладкую мякоть.
– Надоть нам пока с воеводами побрататься! – наконец сказал он, нахмурив брови. – Не навсегда, а так, для виду. Говорят, до злата они очень жадные, слуги царские, это нам на руку! Погуляем пару недель в Астрахани, аки царьки какие, а потом на Дон пойдём! К тому же народишко местный к бунту и непослушанию склоним!
Вдруг казак, нёсший дозорную службу, громко закричал, приложив ко лбу ладонь от солнца:
– Корабль впереди вижу! Стяг на нём воеводский, на палубе стрельцы сидят вповалку!
Быстро вскочив на ноги, Разин выскочил на нос судна, хищно раздувая ноздри.
– Штандарт княжий! – крикнул он. – Не зря у нас балакают – на ловца и зверь бежит! Глядите, главный их руками машет, а стрельцы к бою не готовятся! По всему видать, хотят слуги государевы с нами полюбовно договориться!
Когда суда сблизились, от воеводского струга отчалила лодка и на вёслах подошла к атаманскому стругу.
– Эй, донцы! – громко прокричал высокий мужчина в шитом серебром кафтане. – Я государев воевода, князь Семён Львов, послан к вам для переговоров!
Пожав плечами, Разин скрестил руки на груди и стал ожидать, пока нежданный гость не шагнул на борт его судна. Телицын и Михайлов стояли рядом, как будто нечаянно положив руки на рукояти сабель.
– Ну, здравствуй, атаман! – сказал Львов, не протягивая руки. – Много наслышан о тебе и делах твоих геройских! Я и воевода Прозоровский предлагаем тебе в Астрахани сдать пушки, струги и отпустить всех полонённых в персидских землях басурман!
– А взамен? – вмешался в разговор Якушка Телицын, теребя висевшую в ухе серьгу. – Что взамен предлагаешь, князь?
– За следующей излучиной наготове стоят три десятка судов! – не повышая голоса, продолжил Львов. – На них стрельцов тыщи четыре да пушек штук сорок. Но я не хочу смертного кровопролития, а тщу себя мыслию, что мы найдём общий язык. В Астрахани вы сможете отдохнуть, продать купцам взятое у персов, а потом свободно уйти на Дон.
Слушая его речи, насупив брови, Разин всё это время не проронил не слова. Неожиданно он улыбнулся и протянул воеводе руку:
– Ладно, князюшка, договорились! Твоими устами бы мёд пить, так всё гладко на словах выходит!
Пожав могучую ладонь казачьего вожака, Львов приготовился было ступить на борт лодки.
– Есть у меня ещё к тебе дело! – заговорщически сказал Степан, снимая с пальца перстень с огромным рубином. – Хочу подарок тебе сделать и попросить кой о чём!
Склонившись к самому уху воеводского посланника, он прошептал, понизив тон:
– Похлопочи в Астрахани, чтоб нам хотя бы с десяток лёгких пушек оставили! На Дон через степь идти, не ровён час татарове злые наскочат! Чем тогда отбиваться будем?
Схватив дорогой подарок дрожащей рукой, Львов спрятал его за пазуху и кивнул головой, что понял просьбу атамана.
Уже через день донская флотилия горделиво проплыла мимо астраханского кремля, став на якорь в Болдинском устье. Взяв с собой сотню казаков и многочисленные «подарки», Разин отправился в приказную избу на встречу с воеводой Прозоровским.
– Это тебе, князь! – бросил он к ногам градоначальника роскошную соболиную шубу, опустившись на колени. – Сказывают, самому персидскому шаху её готовили, ан не досталась она иноверцу! А в сенях казаки принесли ларец с каменьями самоцветными для твоей милости! Склоняю свою виновную голову, клянусь в верности государю нашему Алексею Михайловичу и прошу отпустить нас на Дон восвояси!
Едва не потеряв дар речи от такого царского подношения, Прозоровский жестом разрешил просителю встать на ноги.
– Просьба твоя мне Львовым доложена! – сказал он, милостиво улыбаясь. – Дозволяю оставить два десятка лёгких пушек! Пленных же велю всех отпустить без выкупа!
– Не могу, ваша милость! – снова склонил голову атаман. – Они саблею взяты и подуванены[13]давно меж казаками! Нешто можно их кровное добро, за которое они животы клали, вот так взять и отнять! Ох, не сумею я тогда удержать их от лихих дел!
Поскольку разинцы уже разбредались шумною гурьбою по астраханским улицам, князь решил не испытывать судьбу.
– Ладно, бог с вами! – сказал он, махнув рукой. – Но чтоб больше – ни-ни! Никакого разбойничанья, чтобы тише воды и ниже травы твои ватажные были!
Отвесив ещё один поясной поклон в знак благодарности, Разин специально смотрел себе под ноги, опасаясь встретиться взглядом с опытным воеводой. Иначе тот наверняка заметил бы огоньки ненависти, сверкавшие в глазах казацкого атамана. Они предвещали в ближайшем будущем огонь и кровь, и никому уже не было дано затушить огонь разгорающегося русского бунта.
На обратной дороге Бейтон просто не сводил глаз с очаровательной пленницы, освобождённой им в лагере теленгитов. Она рассказала поручику, что была дочерью стрелецкого десятника Гаврилы Трифонова. Вместе с отцом Мария жила в Сосновском остроге, куда того перевели по службе.
– Маму я совсем не помню! – разоткровенничалась однажды девушка во время очередного привала. – Она умерла от цинги, когда мне и пяти годков не исполнилось! Сызмальства вслед за отцом по острогам да гарнизонам каталась! Вот такая я стрелецкая дочка!
Потом она вдруг расплакалась, вспомнив о недавней смерти единственного близкого человека.
– В Сосновках служили два десятка стрельцов да казаков! – продолжила Мария, немного успокоившись. – Теленгиты налетели под утро, когда караульные уснули. На верёвках поднялись на стены, и зарезали всех на вахте. Потом открыли ворота, и всё было кончено… Отцу на моих глазах саблей голову снесли…
Сжав в кулаки изящные ручки, она невидящим взглядом посмотрела куда-то поверх головы Бейтона. Не в силах сдержать жалость к девушке, он вдруг обнял её за плечи и прижал к себе.
Как раз в этот момент мимо них проходил Якоб Мейден, ставший невольным свидетелем этой сцены.
– Крепче жми эту подстилку! – сказал он по-немецки, весело ухмыляясь. – Я уверен, что такую красотку успел перепробовать не один десяток этих грязных дикарей!
