Книга Князь Довмонт. Литва, немцы и русичи в борьбе за Балтику - Станислав Чернявский

Довмонт «помысли ехати с мужи Псковичи, 3-ми девяносты», – говорит летописец. Три девяноста – это псковский военный счет, надо полагать, не учитывавший младших командиров, то есть перед нами отряд в 300 бойцов. Цифра заставляет задуматься. По нашему мнению, эти «мужи Псковичи» – та же самая дружина Довмонта, с которой он явился из Нальшанского княжества в 1265 году. Действительно с ним было столько воинов или присоединился кто-то из псковского ополчения? Не исключено, что псковский летописец, дабы усилить впечатление от Довмонтовых подвигов, преуменьшает его силы. Но результат похода бесспорен: Довмонт одержал победу. Обратимся к деталям.

«Сказание о Довмонте», вошедшее в состав псковских летописей, повествует следующее. В 1266 году Довмонт вторгся в Литву «и плени землю Литовскую, и отечество свое повоева». Из «Сказания» явствует, что Довмонт бился с каким-то литовцем Герденем. Очевидно, что перед нами – не конфликт с Литвой в целом. Литвой в это время правит Войшелк. Отдельные области княжества подчиняются местным старейшинам. Одного из них зовут Гердине. В русской транскрипции – Гердень. Очевидно, он правит Нальшанским княжеством после эмиграции Довмонта.

На этого нальшанского князя Герденя и напали «псковичи», а вернее, литовцы-эмиграты, явившиеся во Псков вместе с Довмонтом. Последний хотел вернуть свои нальшанские земли, с которой связаны воспоминания юности и надежды на карьеру. Вместе с князем в набег отправились двое соратников, о которых мы упоминали выше: Давыд Якунович и Лува Литовник.

Поход завершился большим тактическим успехом. «Сказание о Довмонте» рисует нашего героя как славного рубаку, победившего всех врагов и разгромившего главного из них – Герденя. Согласно «Сказанию», псковский князь разорил Нальшанскую землю, взял в плен жену Герденя с детьми «и всё княжение его повоева». Герденеву жену, к слову сказать, звали Евпраксия, она была христианкой. Но большего достигнуть не удалось, хотя лично у Довмонта такие планы, скорее всего, были.

Где был сам Гердень во время набега Довмонта, неясно. Может быть, усобица в Литве еще продолжалась, и он воевал с врагами Войшелка, временно оставив Нальшанский край. Или сам ушел воевать куда-нибудь на Черниговщину или Смоленщину. «Герденю же съ своими князи дома не бывшю, – поясняет “Сказание”, – и приехаше в домы своя, аже домовѣ их и земля их вся пленена».

Узнав о нападении врага на край Нальшанский, Гердень поспешно вернулся и начал собирать силы. Против Довмонта выступили несколько литовских старейшин, в источнике приводятся их имена. Это «Гойтортъ и Люмби и Югайло» (Сказание о Довмонте. С. 51; в Псковской летописи, изданной Погодиным, Люмби и Югайло не упоминаются). «Сказание» говорит, что у Герденя имелось 700 воинов против 300 ратников Довмонта, но цифры вызывают сомнения.

Довмонт успел переправиться через Двину, когда Гердень его настиг. Две трети своего маленького войска и весь полон псковский князь оставил на опушке в бору в пяти верстах к северу от реки. Давыд Якунович и Лува Литовник сторожили переправу. Здесь было удобно сделать засаду.

Литовцы преследовали. Ненависть Герденя к Довмонту была велика. Так могут ненавидеть друга лишь родные люди, несущие груз взаимных обид. Литовцы хотели Довмонта

руками ятии лютой смерти продати,а мужи псковичимечи иссѣчи.

Таким игривым и неуклюжим стишком «Сказание» описывает сложившуюся непростую ситуацию.

Преследователи форсировали Двину «и сташа на брезѣ». Псковские разведчики донесли о передвижении противника. Довмонт сказал Давыду и Луве Литовнику: «Помоги вам Бог и Святая Троица за то, что устерегли войско великое, ступайте отсюда».

В этой фразе – важный подтекст. Довмонт изъясняется как убежденный христианин. Теперь он – борец с язычниками, а ведь еще несколько месяцев назад его самого едва не убили во Пскове за верования предков. Кроме того, в этой скупой фразе Довмонт четко расставляет приоритеты. Святая Троица – символ Пскова, и Довмонт клянется в верности новым землякам. Он выступает как «отец солдатам», бережет своих людей и готов сам положить голову в неравной битве, но спасти соратников.

Всё же было бы интересно узнать реальную численность тогдашних армий. Семьсот человек врагов для Довмонта – «войско великое». Каково же число тогдашних отрядов, сражавшихся в Прибалтике? Может, псковские местечки и вправду были столь слабо заселены, что рыцарское или литовское войско в несколько сотен человек считалось «великим»? Но тогда все предыдущие рассуждения Генриха Латвийского о громадных русских армиях в 15 000 и 20 000 человек – не более чем фантазия.

Равноправной может считаться и другая гипотеза: некоторые историки учитывают, по западному обычаю, только всадников, но не вспомогательные войска, не прислугу и не пехоту. В нашем случае это позволяет увеличить численность войск Довмонта и литвы в десять раз, из расчета 10 пехотинцев на каждого конника, что составляло «знамя», или «хоругвь», – небольшое военное подразделение. Тогда в описанном сражении между «псковичами» и дружиной Герденя могло участвовать 3000 первых и 7000 вторых, и это уже совсем другая ситуация.

Давыд и Лува ответили Довмонту на предложение уйти как настоящие витязи: «Не уйдем отсюда, хотим умереть со славой и кровь свою пролить с мужами-псковичами за святую Троицу и за все церкви святые. А ты, господин и князь, выступай вместе с мужами-псковичами против поганых литовцев».

В этом ответе – косвенное подтверждение нашей гипотезы о том, что 300 человек – это дружина Довмонта, а кроме нее в походе участвует псковское ополчение. Довмонт предлагает своим дружинникам оставить поле боя, испытывает их, говорит, что сразится с литвой во главе одних только мужей-псковичей.

Дружинники выдерживают проверку. Они, как видим, приняли христианство вместе с вождем, стали русичами и готовы постоять за Псков и Святую Троицу, то есть за новую веру и новую родину.

Но было бы со стороны Довмонта слишком надменно обратиться только к литовской дружине, а русскую проигнорировать. Потому автор «Сказания» вкладывает в уста нашего героя еще одну речь, обращенную к новым землякам.

«Братья мужи-псковичи! – говорит князь Довмонт. – Кто стар – тот отец мне, а кто млад – тот брат. Слышал я о мужестве вашем во всех странах, сейчас же, братья, нам предстоит жизнь или смерть. Братья мужи-псковичи, постоим за Святую Троицу и за святые церкви, за свое отечество!»

Конечно, перед нами – вовсе не подлинная речь Довмонта, а письменная похвальба самих псковичей, но очень странная. Они явились, чтобы ограбить Нальшанский край, а говорят с таким пафосом, будто враг вторгся в родную землю. Значит, это идеология, а не история. И еще: православный пафос псковичей, как ни курьезно, – прямое следствие общения с немцами. В X–XII веках русичи мирно уживались с язычниками, с теми же балтами. Но через несколько десятилетий после появления крестоносцев взгляды поменялись. Русским потребовалось доказать, что они истинные христиане. А ведь христиане (в западной версии) требовали истребления язычников. Таким образом католичество влияло даже на тех русичей, которые формально не были западниками, и влияние это отнюдь не было благотворным. Оно не способствовало толерантности и разрушало даже тот симбиоз между язычниками и православными, который сложился на Балтике до прихода немцев.