Книга Петр Первый - Николай Павленко

Ответственным за ремонт и сооружение дополнительных укреплений в Кремле и Китай-городе на случай прихода в Москву шведов царь назначил Ивана Алексеевича Мусина-Пушкина, одного из своих образованнейших сподвижников. Мусину-Пушкину было велено передать боярам, чтобы они до начала работ выслали из Москвы в Стокгольм шведского резидента Книпперкрона, интернированного еще в начале войны. Царь опасался, что наблюдения резидента над тем, что происходит в Москве, тут же станут известны шведскому королю. И вдруг Петр узнает, что работы уже начались, а резидент спокойно живет в Москве. Мусину-Пушкину царь пишет: «Зело удивляюсь тебе, понеже я чаял, что есть ум у вас, а ныне, как вижу, что скота глупее». Недовольство царь выразил и тем, что в письме отсутствовало обычное к этому корреспонденту обращение: «Bruder». В очередном письме, отправленном три дня спустя, есть миролюбивая фраза царя: «Прежним письмом вашим я гораздо не доволен: впредь так не делайте, братец». Это «братец», как и «Bruder» в начале письма, показывают намерение Петра смягчить допущенную ранее грубость и сделать вид, что ничего существенного не произошло. Но в конце июня царь вновь возвращается к строительству Московской фортеции и Книпперкрону: «Я зело удивляюсь, что не так делается, как указ дан. Уже довольно и той лап (то есть ругательства), которую пред сим писал, а ныне не знаю, что и делать».

В конечном счете Петр придумал, что ему делать. Он отправляет в Москву гвардейского офицера с поручением расследовать, кто и как осмелился не выполнить его категорического предписания о высылке из столицы Книпперкрона. Когда офицер доставил материалы расследования Петру, тот убедился, что заседания бояр, на которых обсуждалось это предписание, не протоколировались, постановления не записывались, не регистрировались и мнения. В итоге виновных не оказалось. Показания допрошенных бояр изумляли непосредственностью и простодушием. Один из них заявил: «помянутого резидента Книппера потеснить или б силою послать не смели, а городовым делом (то есть ремонтом Кремля) по тому ж умедлить не посмели».

Царь тут же велел написать «князю-кесарю» Ромодановскому указ: «Изволь объявить всем министрам, чтобы они великие дела, о которых советуются, записывали, и каждый бы министр подписывался под принятым решением, что зело надобно». Прочитав эти слова, выведенные четким канцелярским почерком, Петр в сердцах внес собственноручное дополнение: «и без того отнюдь никакого дела не определять, ибо сим всякого дурость явлена будет».

Мать Полтавской баталии

Новый год Петр, как и всегда, встретил в Москве. «Молю бога, чтобы в этом году он даровал благополучный исход дела нашего», – писал царь Меншикову в новогоднем поздравлении. Он полагал, что именно в этом, 1708 году произойдут решающие события войны и наступит развязка. Что она ему сулила?

Мощь грозного неприятеля Петр оценивал без всяких иллюзий, превратность войны сознавал тоже. Об этом свидетельствуют два его распоряжения накануне отъезда в армию. Одно – продолжать укрепление Московской фортеции и пополнить ряды ее защитников рекрутами. Другое носило сугубо частный характер – в случае своей гибели он велел выдать Екатерине Василевской, то есть будущей супруге, 3000 рублей.

Легкий на подъем, имея обыкновение покидать столицу совершенно неожиданно для окружающих, отправляться в далекий путь не из своего дома, а будучи у кого-нибудь в гостях, Петр не изменил себе и на этот раз. Выехал он из Москвы в ночь на 6 января, не дождавшись окончания новогодних празднеств. Не останавливаясь ни в Смоленске, ни в Минске, царь на неделю задержался лишь в Дзенциолах, где на зимних квартирах располагались главные силы русской армии, которыми командовал Меншиков. Здесь 19 января было получено известие, что шведский король с частью армии двинулся к Гродно; другая часть армии двигалась к Дзенциолам. В тот же день Петр отправляется в Гродно «для расположения войск наших к разрушению намерений неприятельских», как он сам определил цель своей поездки.

Общая численность русской армии к этому времени превышала 100 тысяч человек, в то время как в распоряжении шведского короля было 63 тысячи. Но силы сторон определялись не только арифметикой.

Шведская армия, в отличие от русской, прошла долгий боевой путь, располагала вымуштрованным рядовым и офицерским составом, который верил в неизменные успехи своего полководца. Карл XII имел и еще одно преимущество: инициатива была в его руках, наступал он, а не Петр, и последнему приходилось свои действия сообразовывать с действиями короля, парировать его выпады ответными мерами.

Куда, в каком направлении двинет армию Карл XII от Гродно? На север – в сторону Риги, Пскова и Петербурга, или на запад – к Смоленску, Можайску и Москве? Об этом в январе не знали ни Петр, ни его генералы. Впрочем, не знал об этом и сам Карл XII, подходя к Гродно из Саксонии, – окончательное решение предпринять марш на Москву созрело у него месяца полтора спустя. Отсутствие сведений о стратегическом плане шведского короля ставило перед Петром ряд дополнительных трудностей: надо было быть готовым к движению шведов в любом из двух направлений.

Не располагал Петр и точными данными о повседневных перемещениях неприятельской армии, хотя этого рода сведениям придавал первостепенное значение. С присущим ему умением облекать мысли в чеканные фразы Петр сказал, что знание намерений неприятеля «есть главнейшая вещь на войне». Этой-то «главнейшей вещи» ему сейчас и недоставало.

Петр прибыл в Гродно 22 января 1708 года. В этот день он отправил семь написанных им самим распоряжений. Шереметеву: «Сего часа получили мы 4-х языков свейских, которые согласно сказывают, что вчерась шведы за двенадцать миль отселе реку переправились и завтра чаем их к здешнему мосту». В тот же день, но несколькими часами позже Петр извещает другого корреспондента: «неприятель уже отсюды во шти милях обретаетца». В ожидании подхода шведской армии царь приказал Шереметеву двигаться из Минска в Борисов, а Репнину – к Вильно и Полоцку. Войскам велено было на пути отступления все предавать огню, чтобы неприятелю не оставить надежд на получение продовольствия и фуража.

23 января неприятель к Гродно не подошел. На следующий день Петру стали известны новые данные о противнике: он ночью «повернулся назад, а куды – не ведаем». То ли это был обманный маневр Карла, то ли он решил вернуться на зимние квартиры.

В соответствии с изменившейся обстановкой 24 января к генералам мчатся курьеры с новыми предписаниями. Репнину: «Где тебя застанет сие письмо, остановись и ничево жечь и разорять до указу не вели». Генералу Чамберсу: «Когда сие письмо получишь, то тотчас остановись в удобном месте и никуда не ходи до указу». Шереметеву: войскам «немедленно вели остановитца до указу в тех местах, где их указ застанет».

25 января Петр получает сведения, что шведы возобновили движение к Гродно и находятся от него в четырех милях. Следуют распоряжения, отменявшие предшествующие. Репнину: «извольте отступать в указные места и делать по указу над провиантом и фуражом». Шереметеву: «И по сему делай, делай, делай. Больше писать не буду, но своею головою заплатишь».

26 января Петр оставляет Гродно при совершенно непредвиденных обстоятельствах: бригадиру Мюленфельсу было приказано охранять мост через Неман и в случае приближения неприятеля уничтожить его. Мюленфельс приказа не выполнил. Увидев приближающихся шведов, он отступил и дал возможность неприятелю беспрепятственно войти в крепость, оставленную Петром и русскими войсками за два часа до этого. Возможно, что царь не оставил бы Гродно, если бы знал, что к городу Карл привел не половину своей армии, а всего-навсего отряд в 800 человек.