Книга Венецианский бархат - Мишель Ловрик

Во Фрайбурге я опрокинула на него кружку с пивом, как и на себя, впрочем. Он вновь превратился в немца, то есть стал холоден, как лед, и даже не мог заставить себя посмотреть на меня.

– Ты сошла с ума? – негромко спросил он. По его лицу я видела, что он стесняется такой жены, как я. Жена-немка никогда бы не выкинула ничего подобного.

– Нет, всего лишь сглупила, – с вызовом ответила я, не в силах отвести взгляд от его замкнутого лица. Я думала, что пребывание в Венеции пошло ему на пользу. Он стал мягче и непосредственнее. А если теперь он останется в Германии, то вновь обретет суровость и чопорность.

Хозяйка гостиницы сжалилась надо мной и увела на кухню, чтобы отчистить мои залитые пивом юбки. Она проявила доброту, пичкая меня маринованным лососем и консервами.

– Вы такая славная малышка, – сказала она мне по-немецки (эти слова я понимала, потому что муж часто говорил их мне, занимаясь со мной любовью).

Она не удержалась и взяла мое замерзшее лицо в свои теплые шершавые ладони, а потом провела похожими на тарантулов пальцами по моей груди и бедрам, затаив дыхание, словно хотела сказать: «Как может такая крошка быть взрослой и к тому же замужней женщиной?»

Вскоре на кухне появился мой муж, устыдившийся и опечаленный, чтобы увести меня с собой. Хозяйка с сожалением закудахтала о чем-то и принялась оживленно жестикулировать.

– Что она говорит? – спросила я.

– Она говорит, и я с ней согласен, мол, ты такая восхитительная, что она могла бы съесть тебя целиком. И раньше она никогда не видела таких маленьких венецианок.

Это происшествие растопило лед, который образовался было между нами после того, как я пролила пиво, и я бросилась ему на шею. Он был полон раскаяния и нежен, как мать. Поэтому я утешила его, как могла, и между нами все снова стало хорошо.

Каждый вечер мы съедали столько, что это казалось мне невозможным. Еда стала нашей единственной защитой от холода.

Пища лежала у меня в животе так, словно умерла там. Наступил «сезон дичи», как выражаются местные жители. Это означало, что пришло время убивать и поедать все, что быстро бегает и чья кровь достаточно темна, чтобы сделать из нее подливу. И мы жевали мясо оленя, дикого гуся и кабана – все они были залиты сливками и буквально плавали в них. Суп-пюре с грибами, белый соус с капустой, жидкий заварной крем, пирог с кремом и ревенем – везде были сливки. Я умоляла дать мне рыбу, и мне принесли какую-то вонючую штуковину, залитую желтыми сливками. Речная и озерная рыба отличается от морской, заявила им я, и отодвинула в сторону блюдо со сливками, словно избалованный ребенок, чем очень расстроила своего мужа.

Он выглядел так, будто готов был взорваться. В душе у него кипели эмоции – гнев боролся с печалью, и печаль победила. Он отправился на конюшню, где нам разрешили сгрузить гроб с телом Иоганна, и оставался там некоторое время. По-моему, он разговаривал с братом о делах.

Иногда, по ночам, у меня больше не был сил терпеть все это. Желудок мой бунтовал от такой кормежки. У меня начались колики, и я сворачивалась клубком на постели. Когда он возвращался в комнату, я лежала к нему спиной. Он всегда прощал мне мое хныканье и гладил меня, пока я не засыпала. Если среди ночи я просыпалась и чувствовала себя лучше, то мы занимались тем, что я называла «горной любовью», то есть суеверным манером отгоняли от себя страхи.

Но когда мы добрались до Фрайбурга, я сказала: «Довольно».

Мы остановились в гостинице Zum Roten Baren, «Красные медведи», оказавшись, таким образом, совсем рядом с приходской церковью, которая, по слухам, была самой красивой во всем христианском мире. Ее шпиль был украшен чем-то вроде вуали, и это действительно радовало глаз, но в остальном я не могла понять, что красивого можно найти в ее плоских красных кирпичах и ужасных горгульях, которые злобно скалились на меня с каждого свеса крыши.

Мы решили ненадолго задержаться здесь, потому что Иоганн всегда мечтал посмотреть на эту церковь. Мой муж хотел поставить ему свечку в Мюнстере, так чтобы хотя бы душа его упокоилась в раю, после того как на земле сбылась очередная его мечта.

Я знала, что до Шпейера оставалось всего несколько миль и что совсем скоро я встречусь с его родителями. Я знала, что поступаю дурно, но просто не могла ехать дальше. К тому времени горы, высокое небо и эти сливки окончательно добили меня.

Разумеется, существовала и более веская причина. Я очень боялась приехать с ним в Шпейер, боялась куда сильнее, чем драконов с кошачьими головами или призрака Понтия Пилата.

Путешествие открыло мне глаза на пропасть, существовавшую между моим мужем и мною, на невидимый айсберг, что образовался между его немецкой и моей венецианской натурами. Горы казались ему красивыми, я же находила их отталкивающими. Он впервые продемонстрировал мне окостеневшую и непреклонную сторону своего характера. Я же сполна дала ему вкусить своих детских капризов. Что-то разладилось между нами, хотя до сих пор мы проявляли по отношению друг к другу только самые лучшие свои черты.

И теперь я просто не могла приехать с ним в Шпейер и предъявить нашу треснувшую любовь его родителям, а его городу показать свою ущербную натуру. Эти ясноглазые немцы увидят меня насквозь. Они скажут моему мужу: «Оставайся здесь! К чему возвращаться? Иоганн умер, и ты не сможешь один управлять деловым предприятием в чужом городе. Оставайся здесь, и ты найдешь себе спокойную работу, без забот и хлопот. А твоя жена пусть поступает, как сочтет нужным».

В глубине души у меня поселился еще один тайный страх. Я боялась, что забеременею в Шпейере. Иногда я удивлялась тому, что не понесла до сих пор, и ожидала этого в любую минуту. Если я забеременею в Шпейере, то насколько сильнее станут требования, которые предъявит ему город! Потому что тогда наш ребенок больше чем наполовину будет немцем. Мой муж умеет считать. Рано или поздно, но он вычислит все. И это станет для нас обоих настоящей катастрофой, и наш брак будет обречен на неудачу.

Глава шестая

…Как бы девушка, что слепит красою, Ни звала его и руками шею, Задержаться моля, ни обвивала…

Венделин спорил с женой, теряя драгоценные дни и пытаясь переубедить ее.

– Мои родители будут от тебя без ума, – уверял он ее. – Я хочу, чтобы ты увидела Шпейер. Теперь, после того как ты вышла за меня замуж, он стал отчасти и твоим родным городом.

При этих словах она отчаянно вцепилась в руку зубами, взглянула на него полными слез глазами и отвернулась.

Венделин попробовал улестить ее рассказами о беконе с прослойками жира из Крайчгау. Попытался рассмешить ее названиями из меню: Schnippelbohnensalat[70] и Rahmpfiferlingen, пояснив, что это означает «сказочные грибы[71] в белом соусе». Но белый соус делали со сливками, и она обиженно надулась, как капризный ребенок.