Книга Возраст любви - Даниэла Стил

— Пол говорит, что его отец серьезно влюбился. В последнее время он остепенился и совершенно перестал интересоваться смазливыми девицами, — сказала она. — При этом Пол утверждает, что Джек выглядит так, словно сбросил лет двадцать или даже тридцать. И он все время улыбается, как чеширский кот… Нет, кто она, я не знаю. Должно быть, какая‑нибудь девятнадцатилетняя красотка с непомерным сексуальным аппетитом. Но, кем бы она ни была, Джек, похоже, вполне счастлив и доволен.

— Ну, судя по тому, что я о нем слышала, — вставила Луиза, — там не одна девчонка, а по меньшей мере пять. И он принимает их одновременно.

— Но‑но, девочки, перестаньте, — нервно сказала Аманда. — В конце концов, у Джека… у мистера Уотсона есть право на личную жизнь.

— С каких это пор ты его защищаешь? — удивилась Луиза, и Аманда не нашлась что ответить.

К счастью для нее, Джен снова заговорила о своем, но Аманда все равно чувствовала себя так, словно проглотила салфетку. «Как я скажу им?» — думала она, глядя на дочерей.

Вечером Аманда пересказала Джеку весь разговор, и он хохотал до слез.

— Пять девчонок — это надо же! — восклицал он. — Вот, оказывается, какая у меня репутация! А что, я правда все время улыбаюсь как идиот? Надо с этим как‑то бороться, иначе на нас станут коситься. — Он утер слезу согнутым пальцем и добавил уже более серьезно: — Не беспокойся, Аманда, они поймут… Может быть, не сразу, но поймут. И не бойся их шокировать. Ведь Джен и Луиза знают — не могут не знать! — что ты давно не девственница. Твое поведение естественно, а что естественно, то не…

Аманда вздохнула:

— Да, я не девственница. Я — их мать, а это еще хуже. Это значит — никаких мальчиков, никаких свиданий, никаких поцелуев. Динь‑динь можно делать только с папочкой, и ни с кем больше.

— Они обе взрослые замужние женщины, они поймут, — повторил Джек.

— Вряд ли, — с сомнением ответила Аманда. Его аргументы нисколько ее не убедили. Она знала своих дочерей лучше, чем он, и не питала на их счет никаких иллюзий.

Между тем ранняя калифорнийская весна стояла уже у самого порога. С каждым днем солнце грело все жарче, и Аманда проводила в коттедже Джека в Малибу все больше и больше времени. Ей там очень нравилось, к тому же у себя дома она по‑прежнему ощущала некоторую неловкость, особенно когда они занимались любовью на супружеской постели. У Джека же она чувствовала себя намного свободнее и раскованнее. Каждый день она готовила ему завтрак, а когда он уезжал на работу — шла гулять по пляжу. Иногда эти прогулки бывали довольно продолжительными.

Однажды — за неделю до Дня святого Валентина — Джек вышел на кухню, где Аманда готовила для него яичницу с беконом, и с удивлением увидел, что лицо у нее расстроенное и глаза на мокром месте.

— Что случилось? — спросил он с тревогой. Обычно по утрам Аманда была беззаботна и весела, как птичка, и ее пасмурное настроение было для него неожиданностью. Отложив в сторону папку с документами, которую он держал под мышкой, Джек подошел к Аманде и, взяв за руки, поцеловал. — Так что случилось, котенок?

— Я не знаю… Честное слово, не знаю. Просто… просто мне нездоровится.

Вчера у нее действительно болела голова, а сегодня она с трудом встала с постели. Ее слегка подташнивало, но горло не болело, да и температура была нормальной. Потом Аманде пришло в голову, что это, наверное, наступили те самые возрастные изменения, о которых предупреждал врач. Очевидно, это было только начало, так как признаки происходящей в ее организме перестройки были еще довольно слабыми, но не настолько, чтобы она их не заметила.

Но Аманда предпочла не упоминать об этом. Улыбнувшись Джеку, она слегка покачала головой.

— Не целуй меня… пока. У детей Луизы грипп, а я как раз на днях заезжала к ней. Ничего страшного, Джек, я это переживу.

— Надеюсь, что так! — Джек успокоился и тоже улыбнулся. Выпустив ее руки, он сел за стол, и Аманда положила яичницу и налила ему кофе. Тосты с сыром были уже давно готовы, и, чтобы они не остыли, Аманда накрыла их перевернутой суповой миской. Пока Джек с аппетитом уплетал свою яичницу, она заварила себе мятный чай и, придвинув тосты к себе, сняла крышку, но скопившийся внутри аромат расплавленного сыра, укропа, базилика и специй был таким плотным, что лишь колоссальным усилием воли Аманде удалось справиться с подкатившей к горлу тошнотой.

— Да что с тобой? — снова встревожился Джек, заметив, как она побледнела.

— Ничего, — с усилием ответила Аманда. — Просто запах слишком сильный. Должно быть, я переложила укропа. Да и сыр какой‑то не такой… Он что, несвежий?

— Да нет, я купил его недавно. — Джек покачал головой и, достав из холодильника початую головку сыра, нашел на упаковке срок годности. Потом он внимательно осмотрел сыр со всех сторон и понюхал срез. — Вполне нормальный сыр, — сказал он. — Я всегда покупаю именно «Гауду», и как раз потому, что он не такой острый, как «Бри». Мне казалось, что «Гауда» тебе всегда нравился…

Его лицо разочарованно вытянулось. Джек любил доставлять Аманде удовольствие и в малом, и в большом, и вот теперь оказалось, что она не любит этот сорт сыра!

— Так оно и есть, — кивнула Аманда. — Должно быть, я все‑таки заболеваю. Не волнуйся, Джек, приму аспирин, и все пройдет.

Но аспирин не помог, хотя Аманда приняла сразу четыре таблетки. После того как Джек уехал на работу, она сразу легла и провалялась в постели около двух часов. Только когда часы на камине пробили четверть одиннадцатого, она поехала домой, но тошнота не проходила.

В двенадцать ей позвонил Джек. Он хотел вытащить ее куда‑нибудь пообедать, но Аманда сказала, что хочет поспать, чтобы избавиться от головной боли. Она так и поступила, и вечером, когда Джек заехал за ней, она чувствовала себя намного бодрее. На следующий день симптомы не повторились, и это убедило Аманду в том, что с ней действительно приключилось что‑то вроде легкой простуды. Ни кофе, ни сыр (другой, потому что «Гауду» Джек безжалостно отправил в мусорный бак) не вызвали в ней никаких неприятных ощущений, и Аманда решила, что своевременно принятый аспирин помог ей справиться с начинающейся простудой.

В этой приятной уверенности она пребывала до самого Валентинова дня, когда Джек преподнес ей пятифунтовую коробку шоколада.

— Боже мой! — воскликнула Аманда, когда увидела у него в руках конфеты. — Ты представляешь, сколько я буду весить, если съем все это?

— Вот и хорошо, тебе нужно немного поправиться, — отозвался Джек, сияя от счастья. Еще утром он прислал ей две дюжины свежих роз, а вечером они собирались поужинать в «Л'Оранжери». «Мне плевать, кто нас там может увидеть, — заявил он в ответ на ее слабые возражения. — Хоть твои дети, хоть мои. Мы же не заговорщики, чтобы прятаться по темным углам. Я счастлив и хочу, чтобы все знали, как я счастлив».

Он помог ей открыть шоколад. Это были ее любимые конфеты, но, как только Аманда положила одну из них в рот, ей сделалось так скверно, что она едва не потеряла сознание.