Книга Интерьер для птицы счастья - Светлана Лубенец

Саша взяла в руки доску. Терехов все угадал правильно. Она действительно изображала Птицу-День и Птицу-Ночь. День была в жарком, золотисто-оранжевом оперение, а Ночь в фиолетово-синих перьях. День была счастлива, весела и улыбчива, Ночь – задумчива, печальна и с глазами, в которых поблескивали непролитые слезы. Когда она работала над этими досками, то вспоминались Сирин и Алконост Виктора Васнецова, но старалась не подражать, а творить свое. Ей тоже нравились эти птицы, и было приятно, что Влад из груды досок безошибочно выбрал именно их.

– А вот здесь, посередине, мне бы хотелось, чтобы вы выполнили розетку, в которой не было бы птиц, а только какой-нибудь растительный орнамент. И чтобы цвета дня плавно переходили в цвета ночи. Как вам такая идея?

– Мне нравится, пожалуй… но круглой доски у меня нет…

– Это ерунда, доску мы найдем! Главное, чтобы вы еще согласились… – он пытливо заглянул ей в глаза, – «испортить» вашу мебель…

– Как это испортить? – испугалась Саша, оглядывая свою еще вполне приличную мебельную стенку.

– Ну… не то чтобы испортить… Расписать, как доски… Можете на такое отважиться?

У Саши в груди что-то екнуло. И даже почему-то щелкнула коленка. Она стала думать, что это от старости, потому что она уже никуда не годная старая вешалка. Еще она вспомнила, как совсем недавно на ее щеке отпечаталась пуговица от наволочки. Обо всем этом она думала, чтобы не думать о мебели. Но Влад Терехов сдаваться не собирался.

– Не молчите, Саша! У вас, конечно, хорошая мебель, но если вы согласитесь на мое предложение, она будет не просто хорошая – она станет эксклюзивная!

– Я не знаю, что вам сказать, – промямлила Саша. – Это все так неожиданно…

– Ладно, я сейчас не буду приставать к вам с ножом к горлу. У вас еще есть время подумать. Дня три следующей недели мы будем доделывать старый объект, в четверг можем приступить к вашей кухне. Потом Новый год… А после Нового года, числа… третьего января, вы едете с нами смотреть помещение бара. Идет?

– Съездить я, конечно, могу…

– Вот и отлично! – Влад решил больше ничего у нее не уточнять. Он собрал в стопочку свои листы, распихал их по карманам куртки и, уже одевшись, вытащил из бумажника визитку.

– Вот тут мои телефоны. Позвоните, пожалуйста, если решитесь на переделку вашей кухни и… на работу со мной. Если все-таки решитесь, – он посмотрел Саше в глаза таким странным взглядом, что у нее почему-то похолодели ладони, – то сделайте, пожалуйста, эскизы розетки и росписи мебели. Я думаю, нужна даже не столько полноценная роспись панелей, сколько окантовочный орнамент… Впрочем, вы можете придумать и что-нибудь свое. Идет?

Он улыбнулся. А Саша так и не смогла выдавить улыбку. Она была растеряна и смущена.

– Ну! Не печальтесь, Саша! И, главное, не пугайтесь! – весело сказал он. – Все же хорошо! Я ни на чем не собираюсь настаивать. Решение будете принимать вы!

Он потоптался перед ней в прихожей и на прощание проговорил, уже не так весело и громко:

– Спасибо за… убежище. Если бы не вы… то и не знаю, что было бы вчерашним вечером у нас дома… Вы меня спасли. Вы нас обоих с Марьяной спасли… Сейчас все уже видится не в таком черном свете, как вчера. До свидания. Звоните. Буду ждать.

Когда стремительный Терехов ушел, Саша оглядела свою кухонную мебель со светлыми желтыми панелями. Она специально выбирала такие, чтобы в помещении, где она больше всего любила находиться, было светло. И что же теперь? Если исходить из идеи «День и Ночь», то светло уже не будет… То есть должно быть одновременно и светло, и темно… И как же это может быть одновременно?

Саша взяла чистый альбомный лист, не использованный Тереховым, остро заточенный им карандаш и принялась рисовать цветы. Сначала с раскрывшимися солнечными венчиками, потом голубые, закрывающиеся на ночь… Потом принесла краски и так увлеклась, что проработала на кухне почти всю субботу, пока не почувствовала, что зверски проголодалась.

Часы показывали без четверти семь часов вечера. На полу веером лежали эскизы розеток и орнаментов, которыми можно было бы украсить мебельные панели.

В воскресенье Саше позвонил Халаимов. Она делала уже шестой вариант розетки и отвлеклась от своей работы с большим неудовольствием. Владимир Викторович сразу уловил его в ее тоне и спросил:

– Ты совершенно не хочешь меня знать, Саша?

– Нет… но… – замялась она.

– Ты, наверное, думаешь, что я сказал тебе о любви спьяну?

Саше стыдно было признаться, что все это время, работая над предложением Терехова, она ни разу не вспомнила ни о Халаимове, ни о его любви.

– Молчишь… – усмехнулся в трубку Владимир Викторович. – А я не спьяну сказал. Я могу еще тысячу раз повторить это. Мне очень хотелось бы повторить… Можно я приеду, Саша?

– Нет! – слишком поспешно выкрикнула она.

– У тебя кто-то есть?

У нее никого и ничего не было, кроме предложения мужа Марьяны Валерьевны, работа над которым заполнила все ее существо. Впервые за много лет, прошедших со смерти ее учительницы росписи по дереву, кого-то заинтересовали ее работы, заинтересовала ее сущность художницы и фантазерки.

– Нет, Володя, у меня никого нет. Просто я очень занята, честное слово.

– Что ж! Уже одно только обращение «Володя» очень обнадеживает. Может быть, ты сможешь освободиться вечером?

– Нет… Вечером я тоже не смогу… Понимаешь, мне тут неожиданно работу предложили, которую я очень люблю… Я всю жизнь об этом мечтала.

– И что же это за работа?

– Я не буду пока ничего говорить. Сглазить боюсь…

– Ну хорошо… Тогда… до завтра?

– Конечно, до завтра!

– Целую тебя, Сашенька.

Саша осторожно положила на рычаг трубку и с ужасом уставилась на себя в зеркало, висящее напротив. Она была нечесана, испачкана краской, с глубоко запавшими глазами и серым лицом. Она измучила себя рисованием и совершенно не взволновалась словами самого красивого мужчины, который только встречался ей в жизни: «Целую тебя, Сашенька». Ей уже не нужны были ничьи поцелуи. Ей нужна была только работа, которую предложил ей Влад Терехов.

В инспекцию взмыленная Саша влетела с пиканьем часов. Вообще-то она еще никогда в жизни не опаздывала на работу. Но вчера просидела над рисунками чуть ли не до трех ночи, а к утру так разоспалась, что даже не услышала звонка будильника. Неизвестно, когда она вообще проснулась бы, если бы не соседский карапуз Ленечка, который терпеть не мог ходить в детский сад. Каждое утро мальчишка устраивал на лестничной площадке митинг протеста и иногда даже ломился в соседские квартиры в поисках политического убежища. Благодаря завываниям Ленечки Саша проснулась и даже почти не опоздала на работу.

Конечно, все уже были на местах. Марьяна Валерьевна одарила ее таким ненавидящим взглядом, что Саша, сбросив дубленку и шапку, даже не стала расчесывать спутанные волосы, чтобы не вывести начальницу окончательно из себя. Она пригладила их пятерней, свернула в не слишком опрятный узел, заколола дежурной заколкой с покривившимся кончиком и бесшумно проскользнула за свой компьютер.