Книга Год Крысы. Видунья - Ольга Громыко

К обеду, когда женщины устали, а дел оставалось немерено, раздражение достигло предела. Рыска, все еще погруженная в мысли о корове, столкнулась в сенях с Фессей, и оба горшка — с простоквашей и вареной свеклой — упали на пол, разбившись и перемешавшись. Служанка, обычно спокойная и снисходительная, вспылила и обозвала девушку неуклюжей бестолочью, которую даже медведь косолапый в жены не возьмет. Рыска в слезах выскочила во двор, мигом став мишенью для батрачьих шуточек. Щипок Пасилки стал последней каплей: девушка ляснула в ответ пощечину («О-о-о-о!» — восхищенно засвистели и загукали батраки) и, закусив губу, как корова удила, быстро пошла к парадному крыльцу. Видеть больше этот хутор не могу! Хватит, наработалась за спасибо — причем и того не дождешься!

* * *

Сурок сидел за столом, заваленным бумагами — были тут и витиевато составленные, на пять страниц, договора на мелованной бумаге, и клочки рукописных расписок, — и гонял костяшки по счетам.

— Чего тебе? — бросил он, мельком глянув на служанку.

Рыска оробела и вцепилась в край передника, как крыса в потолочную балку.

— Я… хозяин, мне на позатой неделе семнадцать исполнилось.

— Да-а-а? — Сурок поглядел на нее уже внимательнее, подольше. Девушка аж потянулась к вырезу рубашки, как будто расползающемуся под дядькиным взглядом.

— Ну вот я и подумала: пора бы мне… — пробормотала она.

— Замуж, что ли, собралась? — подозрительно перебил Сурок. — Ты это брось, у меня на тебя другие виды! Или нагуляла уже с кем?!

— Нет. — Рыска обиделась, гордо задрала подбородок и отчеканила: — Я хочу корову. За то, что восемь лет на вас работала.

— Коро-о-ову? — Хуторянин брезгливо оттопырил нижнюю губу. — Работница, ишь ты… нахалка. Корову я батракам плачу.

— А я кто?

— Приживалка нищая! Из жалости держу, потому как батюшке твоему кормить тебя нечем.

Девушка аж поперхнулась.

— Отчиму, — брякнула она, сама ошалев от своей наглости.

— Молчи уж, дура! — скривился хозяин. — Нашла чем хвастать. Скажи спасибо, что он позор твой прикрыл, дочерью назвал.

Рыска злобно прищурилась:

— Хороши же у вас приживалки: раньше петухов встают, позже котов ложатся, чтобы всю работу успеть переделать! Вот пойду к судье в город…

— Зачем тебе корова, голодранка? — сменил тон Сурок. Девчонку-то он брал у брата «за хлеб и ночлег», но только на три года. Потом ни Колай не напоминал, радуясь, что саврянское семя больше не мозолит ему глаза, ни Сурок забрать ее не требовал: работница из Рыски вышла отличная, умелая и проворная. Две коровы она уже точно выслужила, а спасенная Рыжуха десятка стоила. Но не отдавать же их дуре-девке! — Где ты ее держать, пасти будешь?

— Придумаю, — огрызнулась Рыска. — Захочу — продам, захочу — приданым сделаю. С коровой-то у меня живо жених найдется.

— Такая же крыса безродная, как ты? Не выдумывай. Тем более что искать тебе никого не надо: вот остепенится Пасилка и возьмет тебя в женки. Будет у тебя тогда коро-о-ов… — Сурок широко зевнул. На Рыску пахнуло гнилью, к горлу подкатила тошнота. — Иди, девка, работай. У тебя ж завтра праздник.

Девушка вылетела из дома, кипя от злобы. Поддала ногой куриную миску, да так, что та перелетела через забор.

— О-о-о-о! — снова донеслось от кухонного крыльца.

Если бы хозяин просто посмеялся над Рыской и выгнал ее, она бы стерпела. Ведь никакого уговора с Сурком у нее и впрямь не было. Получается, по своей воле пахала на него за крысиный хвост. И судье жалобу подавать бесполезно: она Сурку вроде как племянница, кто ж родне за труд платит? Даже если родство это только на словах. Но идти к Пасилке в женки?! Да Рыска и в жены бы сто раз подумала! Тоже мне нашелся завидный жених! Только и умеет, что важно по двору расхаживать и на батраков покрикивать. Научился у папочки. Но тот в его годы трудился не разгибая спины, эдакое хозяйство из ничего поднял! А Пасилка даже не знает, с какого конца у коровы вымя.

Нет, Рыска хотела замуж, и даже очень. Но ради того, чтобы у нее наконец появился свой дом, где она была бы полноправной хозяйкой. Пусть небогатой, пусть работающей с темна до темна, зато единственной! Надо было сразу сказать Сурку, чтоб Пасилка даже не надеялся! Ничего ему не обло…

Рыска споткнулась. Это над парнем власть матери кончается в пятнадцать лет, а отца — в девятнадцать. Девушка же принадлежит родителям до свадьбы, а после нее — мужу. Рыска не сомневалась, что «батюшка» с готовностью продаст ее брату навсегда. За ту же корову. И раз девушка начала бунтовать, случится это очень скоро.

«Убегу, — запальчиво пообещала Рыска, — вот прямо этой ночью! Все заснут, а я тихонечко вещи соберу, выведу корову — и поминай как звали!»

Подумала — и самой страшно стало. А ведь сделать это проще простого, главное — решиться! Двор ночью охраняют только собаки, которые на своих не брешут. Ворота просто на засов закрываются, любой открыть может. И заморозки уже отступили, можно в лесу без костра ночевать. Впрочем, почему без костра? Взять пару кремней, сухого мха на трут…

Рыска мотнула головой, прогоняя заманчивое видение. А если на огонь хищники сбегутся? Или, того хуже, разбойники?! Это только в сказках заносчивая девица им меч показывает — они и разбегаются. В жизни же не успеешь опомниться, как скрутят и по траве разложат.

Кстати, можно разделочный нож прихватить, он большой, острый, почти как меч…

— Рыска! — сердито окликнула женка. — Ну где ты там запропастилась?! Пироги лепить пора!

Девушка вздохнула, понурилась и побрела обратно в кухню.

* * *

Сборщик налогов заехал в веску перед самым ужином, однако на угощение его никто не пригласил. Хоть и понимали: человек подневольный, с ножом у горла деньги не вымогает, но радости от его вида все равно мало.

Впрочем, незваный гость и сам не собирался засиживаться в Приболотье. Дальше по дороге стояла кормильня, и сборщик надеялся успеть туда до темноты. Как бы хорошо ни охраняли карету с сундуком путник на нетопыре и трое тсецов (возница тоже хлюпиком не казался), а коротать ночь за крепкими стенами все равно приятнее.

Голова, как обычно, вынес общинный мешочек к воротам. Поздоровались, раскланялись. Сборщик повесил на шею лоток вроде торгового и у всех на виду пересчитал на нем монеты. Дважды, прежде чем равнодушно объявить:

— Десяти не хватает.

— Как?! — всполошился голова. — Я же сам только что их в мешок складывал, ровно шестьдесят было!

— А нужно — семьдесят. — Сборщик вытащил из-за пазухи книжицу в кожаной обтрепанной обложке. Поворошил рыжеватые, мягкие, слипающиеся страницы. — Во, Приболотье — семьдесят сребров. Сам читай: за землю — пятнадцать, за тсарскую охрану и заботу — десять, за лес — семь, за болото…