Книга Не зяблик. Рассказ о себе в заметках и дополнениях - Анна Наринская

«Я не сражаюсь с раком – это рак сражается со мной». Для американцев эта фраза из эссе Кристофера Хитченса «Смертность» (Mortality) звучит особенно резким вызовом. Там концепция индивидуальной «борьбы» с раком и государственной «войны» против него (War on cancer – по образцу «Войны против террора»), почетный институт «выживших» (survivors) и подробные дневники онкологических больных, печатающиеся в периодической прессе, стали ежедневной реальностью. Грубо говоря, на Западе и в Америке – особенно в Америке – онкологическое заболевание настойчиво предлагается обществу не как приговор, а как повод для отважной и настойчивой борьбы, пускай часто со смертельным исходом.

Понятно, что, при всех очевидных преимуществах, такой «боевой» подход порождает определенную, возможно, слегка отдающую бойскаутством интонацию (устоявшийся жанр «раковых хроник» предполагает непременно духоподъемный тон, утверждающий, что дление последних мгновений – с семьей и вообще с жизнью – стоит всех мучений) и определенную риторику, напоминающую восславление военных героев. На таком фоне хитченсовский пассаж представляется вершиной трезвления.

«Я очень люблю сражение как образ. Иногда я даже мечтаю пострадать за какое-нибудь правое дело, рискнуть жизнью ради других – вместо того чтобы быть пациентом, мучающимся по медицинским показаниям. Позвольте мне проинформировать вас, что, когда ты сидишь в комнате с парой таких же, как ты, „финалистов“ и добрые люди приносят большой прозрачный пакет, полный яда, и присоединяют его к твоей руке, а ты либо читаешь, либо не читаешь книгу, пока необходимый объем отравы не выльется в твой организм, последнее, на что ты похож, – это солдат или революционер. Тебя физически засасывает болото безволия».

Умерший в декабре прошлого года в возрасте 62 лет Кристофер Хитченс был одним из главных публичных интеллектуалов англоязычного мира – назвать его просто «известным журналистом и писателем» глубоко недостаточно. (Но стоит упомянуть, что книга его воспоминаний Hitch-22 стала бестселлером, а его статьи и колонки появлялись во множестве изданий по обе стороны Атлантического океана – от Vanity Fair до Times Literary Supplement).

Хитченс был именно что человеком, выражающим мнения – в своих колонках, в публичных прениях, по радио и телевидению. Статья о нем в «Википедии» содержит длинный список мало связанных между собой тем, по которым он имел и высказывал сформированное суждение: социализм, борьба с наркотиками, война в Ираке, палестино-израильский конфликт, объединение Ирландии, судьба британской монархии и смертная казнь. Причем эти воззрения не укладывались в привычный и удобный для восприятия «пакет», предполагающий (если взять для примера американскую реальность), что, если мы знаем, что человек думает о проблеме абортов, мы, соответственно, можем сказать, за кого он голосует и какова его позиция по вопросу гомосексуальных браков. По выражению его друга, главного редактора Vanity Fair Гарайдона Картера, Хитченс, придерживающийся по большинству вопросов либеральных взглядов, часто «приземлялся вне уютного кокона конвенциональной либеральной мудрости». Например, его страстная поддержка американского вторжения в Ирак стала причиной длительного охлаждения отношений с журналистским истеблишментом.

Но даже больше, чем война в Ираке или легализация марихуаны, Хитченса волновала религия. Ее влияние на общество и вообще на людей. Он, вместе с Ричардом Докинзом, Дэниелом Дэннеттом и Сэмом Харрисом, считается основоположником «нового атеизма» – интеллектуального движения, возникшего как реакция на рост влияния «авраамических вероисповеданий» (иудаизма, христианства и ислама) и призывающего «неустанно критиковать религию с позиции разума». Книга Хитченса «Бог не благ: как религия отравляет все кругом» (2007) продалась тиражом полмиллиона экземпляров и вызвала волны протестов со стороны представителей всех затронутых конфессий.

Эссе, позднее получившее название Mortality (первоначальным названием была цитата из стихотворения погибшего в Первую мировую войну британского поэта Уилфреда Оуэна «Непристойно, как рак»), Кристофер Хитченс начал писать вскоре после того, как в июне 2010 года ему диагностировали четвертую степень рака горла («Самое интересное про четвертую степень – это то, что пятой не бывает»). И, в отличие от абсолютного большинства подобных текстов, описывающих влияние ужасной болезни на отношения с семьей и с собой, Хитченс пишет практически исключительно про отношения с Вселенной, а вернее, с Богом. С тем, которого, как утверждает Хитченс, нет.

«За время моего ракового опыта меня доставляли в самые разные больницы. Одна из них находилась в управлении знаменитого религиозного ордена. Во всех палатах там висело большое распятие, укрепленное так, чтобы все время находиться в поле зрения больного. Я не то чтобы сильно возражал против этого – распятие было не символом, а, скорее, знаком, повторяющим название госпиталя. Но я также знаю, что во время аутодафе перед казнимым держали крест – так, чтобы он оставался в поле его зрения до самой смерти. Это изображено на многих рисунках того времени, включая те, которые Гойя делал на Плаза Майор: на них мы видим языки пламени и дым, поднимающиеся вокруг жертвы, и крест, укрепленный на уровне ее глаз. То, что делается сейчас, делается, конечно, в более „паллиативной“ манере, но это продолжает вызывать все те же садомазохистские ассоциации».

При всех атеистических регалиях автора этот текст, написанный на грани невыносимой боли, вообще на грани («Я печатаю эти строки после инъекции обезболивающего, которую мне сделали, чтобы ослабить боль в руках, кистях и пальцах. Главный побочный эффект этих болей – окоченение конечностей, и я переполнен ужасом, что вот-вот потеряю способность писать. Без этой способности моя „воля к жизни“ истощится окончательно»), атеистическим назвать как раз невозможно. Это – как ни напыщенно сегодня такое звучит – текст богоборческий.

Умирание от рака, пишет Хитченс, абсолютно дезавуирует все «стоические» фанфаронские истины вроде приписываемого Ницще знаменитого высказывания «Все, что меня не убивает, делает меня сильнее» («Я помню, как всякий раз после сеанса радиотерапии я с бесполезной старательностью пытался отложить момент, когда мне придется сглотнуть. Когда я сглатывал, адский прилив боли охватывал мое горло. Я отгонял от себя мысль, что, знай я об этом всем заранее, я бы никогда не согласился на эту процедуру, – смешно даже спорить с тем фактом, что эмоционально я сейчас слабее, чем когда-нибудь в жизни»). Но главное – оно, это мучительное умирание, больше, чем геноцид или стихийное бедствие, доказывает неблагость Бога.

Массовые убийства несут в себе заряд мистики и даже некоторый «урок человечеству». Они заставляют гадать о божественном промысле. Частная, пусть в страшных страданиях, смерть случайного человека неизбежно вписывается в повседневность. Оказывается никому не нужной пыткой, абсолютно непродуктивной и бессмысленной. «На идиотский вопрос „Почему я?“ Вселенная даже не дает себе труда ответить очевидным „А почему нет?“». Этот текст – девяностостраничный протест против этого равнодушия. Гневная отповедь с предсказуемым концом: как пишет сам Хитченс, в подобных опусах смерть автора – необходимый элемент.