Книга Добрая фея - Фрида Митчелл

— Что? — Хилари подалась вперед, лихорадочно соображая, как правдоподобно солгать Генри: правду говорить она не собиралась.

— Твоя мать сказала, что узнает наверняка, здорова ты или больна, когда ты заговоришь об Айрин, — тихо произнес Генри. — Я спросил, а кто, собственно говоря, это такая. Нужно было видеть их лица! Они страшно испугались, что я их случайно услышал. Обе словно воды в рот набрали!

Хорошо, что я не встала со стула, подумала Хилари: ноги трясутся так, что вряд ли меня удержали бы. Она молча уставилась на собеседника, побледнев как мел.

— Так все-таки, кто она такая? — не унимался Генри. — Почему она по-прежнему играет в твоей жизни существенную роль? Насколько я понимаю, ты больше не любишь Макса. Это стало бы ясно любому, кто увидел бы, как ты с ним разговаривала во время вашей последней встречи.

— Ты прав, я его больше не люблю, — скучным голосом ответила Хилари, мысленно проклиная мать за неосмотрительность.

Как посмела она обронить такое замечание в чужом доме? Хилари просто кипела от негодования.

— Объясни же мне, кто такая Айрин! Не увиливай от ответа! — стоял на своем упрямый Генри. — Или ты не желаешь разговаривать на эту щекотливую тему? Скажи хоть что-нибудь, Хилари! Только не молчи!

— Я не могу тебе ничего сказать! — Она попыталась высвободить руки, но Генри еще крепче сжал их. — Посуди сам, могу ли я говорить об этом с тобой, если стараюсь не затрагивать эту тему даже со своими родственниками?

— Но тебе самой это необходимо! Твоя матушка совершенно права, и я с ней согласен! Я чувствую, что именно Айрин причина твоей замкнутости и скованности. Тебе нужно что-то с этим делать, и как можно скорее. Иначе ты рискуешь навсегда замкнуться в себе!

Хилари пожала плечами, мысленно умоляя Всевышнего немедленно помочь ей выпутаться из этой ситуации. Она была готова поклясться, что не обратится к Нему ни с одной просьбой до конца жизни, если только Он сейчас ее выручит. Ей во что бы то ни стало требовалось расстаться с этим мужчиной, не уронив своего достоинства.

— Да ты же заковала себя в стальной панцирь, Хилари! И прекрасно это понимаешь, но не хочешь в этом сознаться, — невозмутимо заметил Генри. — Твоя броня прочна, но я пробью ее рано или поздно. Ты это знаешь. Я задал тебе вопрос, моя прекрасная упрямица, и хочу услышать ясный ответ. Уверяю тебя, что мне не составит большого труда догадаться, солгала ты мне или нет. Я тебя изучил как свои пять пальцев.

Он говорил вполне серьезно и явно не собирался отступаться. Хилари стало дурно, она закрыла глаза. Что же делать? Открыть заветную тайну? Впустить в свой внутренний мир? Нет, никогда! Я не могу больше рисковать, доверяясь мужчине. Однажды это уже обернулось непоправимой бедой. И вот опять ко мне лезут в душу, бередят старую рану. Боже, когда же я обрету наконец покой?!

Хилари чувствовала, что у нее почти нет сил сопротивляться этому обаятельному англо-французскому красавцу с внимательными черными глазами. Она готова была разрыдаться или просто убежать и спрятаться. Но это был бы позор…

— Я вижу тебя насквозь, Хилари, — продолжал абсолютно спокойно Генри. — Тебе не удастся убедить меня, что я тебе совершенно безразличен. Минувшей ночью я убедился в том, что ты любишь меня. Не отпирайся, любишь! — Он взмахнул рукой, предупреждая ее возражения. — Не надо лгать! Со мной это не пройдет. Твои страстные объятия и откровенные слова тому доказательство. Надеюсь, этого ты не станешь отрицать? Ты даже пыталась затащить меня в постель… Пойми, Хилари, мы любим друг друга, но между нами стоит преграда, и если это Айрин… если это она мешает нашей любви…

— Не смей так о ней говорить! Что ты обо всем этом знаешь?! Кто дал тебе право лезть в мой внутренний мир?! — вспылила Хилари и разрыдалась.

Она вскочила и хотела убежать, но Генри обнял ее и прижал к груди. Хилари попыталась оттолкнуть его и вырваться, но поняла, что у нее иссякли силы, и обмякла. Он стал поглаживать ее ладонью по спине, успокаивая. Наконец она пришла в себя и глухо прошептала:

— Айрин была моей дочкой.

Генри окаменел, руки его застыли на ее плечах. Наконец он тяжело вздохнул и вновь стал осторожно поглаживать Хилари. И она в порыве откровения выложила ему все, начиная от шока, который перенесла, получив по почте фотографии мужа в обществе красотки, и заканчивая похоронами ребенка, на которых едва не сошла с ума.

— Бедняжка!

Генри сокрушенно покачал головой. Он не проронил ни слова на протяжении всего ее печального рассказа, а лишь крепко прижимал к груди, давая Хилари возможность до конца излить свое горе. Но сейчас он заглянул ей в лицо, и в его глазах Хилари прочла искреннее сострадание, такое, которому нельзя не поверить. Она почти физически ощущала, что Генри разделяет ее печаль и понимает ее страдания.

— Не знаю, что и сказать, кроме того, что я тебя люблю. И не просто люблю — я тебя обожаю и боготворю! — воскликнул Генри, поглаживая ее мягкие шелковистые волосы и лаская побледневшее лицо Хилари своими бархатистыми глазами, черными как угли. — И пусть я не в состоянии исправить случившееся, но, если ты хочешь, я посвящу всю свою жизнь одной тебе и нашим будущим детям, дорогая!

— Нет! — Хилари отпрянула, выставив вперед ладони, и закричала: — Пожалуйста, замолчи! Я не могу! Ведь это я виновата в гибели Айрин, как же ты не понимаешь?! Я должна была ее защитить, а я допустила, чтобы она погибла. Разве после всего этого я могу снова стать матерью?

— Ты позволила ей погибнуть? Хилари, ты не могла предотвратить ее смерть, это не в твоей власти! Поверь в это, любимая, ты должна это осознать! Это очень важно для тебя и нашего будущего счастья! Я не знаю, почему на твою голову обрушилось сразу столько напастей, но готов поклясться, что ты не колеблясь пожертвовала бы ради спасения малышки собственной жизнью. Ты не совершила ничего плохого, пойми же это наконец! Ты смело и мужественно боролась с невзгодами, смотрела опасности в глаза. Но в жизни случаются вещи, не подвластные нашему разуму…

— Нет! Врачи сказали, что причиной преждевременных родов явился пережитый мною стресс. А разве не я виновна в том, что приняла измену мужа слишком близко к сердцу? Нужно было думать о здоровье будущего ребенка и не переживать из-за подонка. А я позволила себе беситься из ревности, довела себя до нервного расстройства. Так что как ни крути, а в смерти Айрин повинна я одна… И я никогда не смогу себе этого простить, никогда! Разве это не ясно? — Хилари снова горько расплакалась.

— Мне ясно лишь то, дорогая, что ты убиваешься совершенно напрасно, — тихо произнес Генри. — Нельзя корить себя за то, что ты не в силах предотвратить. Не все подвластно смертным на земле…

Он посмотрел на ее печальное лицо и вдруг ощутил страстное желание избить Макса Майлза до полусмерти: ведь этот подлец довел Хилари до глубокой депрессии.

— Не знаю, было ли случившееся с Айрин результатом обиды, нанесенной тебе твоим бывшим супругом, Хилари, но допускаю, что несчастья все равно было не избежать. А что, если такова была судьба этой малютки? Этого нам не дано знать. Мне кажется, что если и следует кого-то винить в ее гибели, то только не тебя. Пожалуй, виноват скорее Макс. И чем скорее ты поймешь, что нельзя запереться в келье на всю жизнь и отказаться от солнечного света, тем лучше. Любая трагедия вынуждает людей делать самые нелепые предположения. Они рассуждают примерно так: мы отпустили ребенка из дому слишком рано, выйди он на десять минут позже, его бы не сбил автобус! И рвут на себе волосы. Так уж устроены все несчастные родители. Или иной печальный случай: ребенок вырос, но погиб от передозировки наркотика. И бедные родители задаются вопросом: а стал бы он наркоманом, если бы поступил в другой университет? Ты меня понимаешь, Хилари?