Книга Английская портниха - Мэри Чэмберлен

Его велосипеда нигде не было, только вязаный медвежонок валялся в луже.

– Ты, – продолжила фрау Вайтер, когда Ада вернулась, – снимай монашескую одежду. – Она бросила на пол серое хлопчатобумажное платье. – Надевай это. Ты ничем не отличаешься от других заключенных. Так что никаких привилегий.

Ада нагнулась за бесформенным платьем из тонкой ткани. Оно уже казалось ветхим.

– С этого дня, – чеканила фрау Вайтер, – я здесь хозяйка. Мой муж – новый комендант. Будешь помогать поварихе. Стирать, гладить. Штопать и шить. Выполнять любую работу, какую прикажем. Не разговаривать. Приведи себя в порядок и ступай туда. – Указав на открытую дверь, ведущую в посудомоечную, она удалилась.

Что произошло? – недоумевала Ада. Она переоделась, натянув платье через голову. Это изношенное бездушное одеяние пугало ее. Точно в такой одежде ходили польки. Значит, вот кем она теперь стала? Такими же, как они? Полек привозили из лагеря. Ада свернула рясу, сунула ее под постель и направилась в посудомоечную.

Повариха не была заключенной, это Ада сразу сообразила. Упитанная женщина с толстой талией, седыми волосами и каплями пота на носу. Подмышки ее блузы потемнели.

Фрау Вайтер называла повариху Анни и вела с ней долгие беседы. Из их разговоров Ада поняла, что Анни давно служит у фрау Вайтер. Кроме того, она узнала, что оберштурмбанфюрера Вайса отправили в Польшу. Женщина с ребенком хотела остаться здесь. Фрау Вайтер цокнула языком. Почему к ней должно быть особое отношение, когда совершенно ясно, что оберштурмбанфюреру Вайтеру с супругой просто необходим комендантский дом? Тем более сейчас, когда приличное жилье поди сыщи? Разумеется, даме пришлось самой позаботиться о себе, она уехала к родственникам.

Анни никогда не улыбалась, но она отлично готовила; Ада была у нее на подхвате, чистила овощи, резала, терла. Суп с печенкой. Запеченная свинина. Голубцы. Квашеная капуста. Apfelstrudel. Topfenstrudel. Auszogne[45]. Неудивительно, что Анни была такой круглой, а фрау Вайтер квадратной. Как и ее муж, оберштурмбанфюрер Вайтер, широченный мужчина с мясистым животом, нависавшим над ремнем. Пуговицы на его кителе еле застегивались, швы на рукавах едва не лопались. Аде прежде не доводилось встречать по-настоящему толстых людей, и только теперь она поняла, что такое обжорство и почему это грех. Железы, объясняла ее мать. Все дело в железах. И ничего с этим не поделаешь. Вайтеры ели по пять раз в день, им накрывали в столовой и каждый раз непременно стелили свежую скатерть.

Белье с вышивкой по краям шириной в двенадцать дюймов. Это было посложнее, чем обметывать петли, приходилось брать самые тонкие иголки и нитки. От вышивания у Ады болели глаза и стучало в голове. Монограммы на поло тенцах, EW, сшитые вручную и подрубленные простыни и наволочки. Ажурные вставки на гостевых полотенцах и столовых салфетках, узоры гладью на мебельных салфетках. Вайтеры были грязнули. Каждый день они требовали свежее белье, и Ада кипятила запачканные скатерти и простыни в медном котле, отстирывала их с содой и карболкой, потом отжимала багровыми руками и вешала на веревки во дворе – огромные паруса, раздувавшиеся на ветру. В результате бомбежек запас мыла почти не пополнялся, как и топлива, на котором кипятили воду, но Вайтеры слышать ничего не желали и орали на Аду, если она запаздывала хотя бы на день с чистым бельем, грозили отослать ее в лагерь и взять другую заключенную на ее место.

Белье Ада развешивала или снимала не спеша, любовалась красочной осенью, потом наблюдала, как увядает сад, цветы уходят под землю, гниют опавшие листья. Еще один год миновал. Прах к праху, пепел к пеплу. Птицы лакомились ягодами на деревьях и кустарнике. Вьющийся шиповник у стенки уборной был усыпан ярко-оранжевыми плодами, и Ада улыбалась. Она рвала эти ягоды, набивала ими карманы, а потом по вечерам в одиночестве подолгу разглядывала их. Они напоминали ей о саде, где всегда продолжается жизнь, исполненная надежды вопреки всему.

Фрау Вайтер носила платья с лифом в обтяжку и широкой юбкой, шерстяные зимой, бархатные на выход, хлопковые летом поверх корсета ручной работы, благодаря которому ее необъятная грудь выпирала еще круче. Вдобавок кокетливые блузки с тесемками на вороте и рукавах, и она хотела, чтобы ее блузки были вышиты сверху донизу эдельвейсами, горечавкой и прочими горными цветами. Неряшливая как свинья, она замызгивала одежду каждый день, проливала суп на юбку, соус на блузку и даже корсет умудрялась закапать жиром. Ноги у нее потели так, что чулки деревенели, а трусы были загажены следами мочи и чего еще похуже. Стирка и штопка, шитье и глажка, утомительная возня со сборками на платьях: выглаженные, они не должны утратить пышность. Ада вставала на рассвете, спать ложилась за полночь. Сделай это, сделай то. В своих нарядах фрау Вайтер походила на сосиску в тесте, что выпекала Анни. Или на водевильную толстуху. Ада потешалась про себя: волосы, стянутые в пучок на затылке, – да фрау Вайтер могла быть переодетым мужчиной, если уж на то пошло.

Анни обращалась к Аде, только чтобы отдать распоряжение. Но кухарка оставляла неплохие прижарки на сковородке и «слепла», когда Ада облизывала ложку или сгребала пальцем остатки из миски, прежде чем вымыть посуду. Скудное, но приятное угощение, разнообразившее диету из водянистого супа, которым Аду кормили изо дня в день. Кухарку то и дело бросало в жар, шея наливалась краской, подмышки горели огнем. Анни растворяла все окна и двери, обмахивая лицо руками. У миссис Б. была клиентка-американка, которая носила подкладки в подмышках. Перемены, почти шепотом сообщила она миссис Б., словно Ада была слишком молода, чтобы посвящать ее в возрастные тайны, всему своя пора. Это навело Аду на мысль. Среди обрезков, хранившихся у нее, обнаружились куски махровой ткани и немного ваты. Работа пустяковая. Два полукруга. Лента и застежки, оставшиеся от лифчика фрау Вайс. Материала хватило на две пары подкладок.

По утрам во двор Аду выпускала Анни, и Ада, помахав ладонью у лица, будто ей стало жарко, протянула поварихе свое изделие. От пота, произнесла она беззвучно. Как знать, не донесет ли Анни фрау Вайтер об этом подношении. Ну и пусть доносит, главное не в том. Ада ожила – внимание в ближнему, ведь это так по-человечески, это и есть жизнь, просто ответная любезность, дорогая. Она чистила картошку, когда появилась фрау Вайтер в ночной рубашке:

– Монахиня, возьми ведро и иди за мной.

Они проследовали в прихожую. Ада помнила это помещение, но почти за два года, что она провела в этом доме, попала сюда впервые. Отмечали Рождество 1943-го, в углу стояла высокая елка со свечками на ветках. Пол покрыли ковром, у стены водрузили массивный дубовый комод и два уродливых деревянных кресла по бокам. Фрау Вайтер поднялась по лестнице, минуя большое окно, затем по коридору в хозяйскую спальню. Вонь ударила Аде в нос прежде, чем она увидела, что произошло: на кровати среди блевотины лежал, постанывая, голый герр Вайтер.

– Отмой его, – велела фрау Вайтер, потом указала пальцем на пол: – И все остальное.