Книга Глубокое бурение - Алексей Лукьянов

Люлик кинул взгляд в замутневшее пространство моря, и в трети морской мили действительно заметил темное пятнышко шлюпки.

— Ну что же, — ухмыльнулся он, — тем лучше. Море покажет, кто из нас достоин.

С этими словами он обрубил фал. На мгновение показалось, что после этого «Ботаник» побежал значительно резвее.

— Это была наша единственная шлюпка… — убитым голосом констатировал Биркель.

— Ничего, в Перепаловске-Взрывчатском новую купим, — отмахнулся старший брат.

— Там груз лежал… — продолжил младший.

— Много?

— Нет. — Биркель напряженно всматривался во все больше волновавшееся море, будто надеялся, что Мумукин с Трефаилом нагонят пароход на веслах. — Но это были бриллианты.

— Ну это ерунда, не переживай. — Люлик похлопал брата по плечу и пошел обратно на мостик… Оглянулся и прогремел: — ЧТО?

— Бриллианты, десять штук, с перепелиное…

Люлик летел в рубку. Сейчас, сейчас… Ревность ослепила его, но он исправит свою ошибку.

— А где штурвал? — Люлик в третий раз осмотрел рубку.

Дождь молотил в окна, качка усилилась, боцман Непоседа костерил души матросов, не успевших вылезти из-за борта до начала шторма и исчезнувших в пучине.

Лысюка, дремавшая у компаса, очнулась:

— Так вы, Люлик Кебабович, оторвали его и выбросили.

Люлик вспомнил. Люлик покрылся холодным потом. Люлик мысленно попрощался с жизнью. А потом сказал:

— Нямня Назуковна, будьте моей.

Лысюка задумалась. Глаза ее пытались сосредоточится на стрелках компаса, но те вертелись так быстро, что глаза просто не успевали.

— У вас часы бегут, — пожаловалась Лысюка.

— Где? — удивился Касимсот и посмотрел на компас. Потом на Нямню Назуковну. Потом на кувалду, которую она нежно прижимала к декольте.

— Это что у вас?

Лысюка покраснела, но ответила с достоинством:

— Это у меня грудь.

— А на груди?..

— Бюстгальтер…

— А на бюстгальтере?

— На бюстгальтере инициалы… — вспыхнула Нямня.

И она показала вышитые люрексом литеры Х и Б.

— Почему Ха и Бэ? — не понял Люлик.

— Потому что Хрюндигильда Брудерсдоттер, неужели нельзя догадаться?

— Лысюка не на шутку рассердилась.

— Так вас же зовут…

— Какая разница, как меня зовут? — Закинув ногу на ногу, Нямня Назуковна оглядела себя, решительным движением поправила бюстгальтер и одернула платье. — Он мне все равно больше идет.

Люлик потряс головой, избавляясь от наваждения, и поставил вопрос корректнее:

— А что вы в ручках держите?

— Ах, это! — Девица ласково погладила тёшшу. — Это кувалда.

— Железная? — уточнил капитан.

— Не вся, — посчитала нужным объяснить Лысюка. — Рукоятка деревянная.

— Так какого черта ты рядом с компасом делаешь? — На компасе от децибел лопнуло стекло.

Лысюку как ветром сдуло.

Оставшись один, Касимсот мог совершенно спокойно предаваться панике.

Компас испорчен, звезд не видно, управление отсутствует, бриллианты потеряны… и самое поганое — Лысюка хочет замуж за Мумукина.

— Надеюсь, что ему сейчас плохо, — сказал Люлик и успокоился. По крайней мере на пароходе шторм пережить гораздо легче, чем на шлюпке.

— Лю-улик!.. Ау-у! — орал охрипший уже Тургений. — Помоги-ите!..

Шторм прекратился так же внезапно, как и начался. Умиротворяюще шелестели волны, орали чайки, Люлик, разумеется, слышать Мумукина не мог, да и вряд ли хотел, ибо пароход «Ботаник» и сам в данный момент не мог определиться со своим положением в пространстве.

Бурю, кстати, Мумукин с Трефаилом перенесли на удивление легко — забились в кубрик, накрылись одеялами и пили обнаруженную под лавкой угольную настойку «Самый Гон». Едва друзья напились до той степени, когда качает лежа, головокружение в голове вошло в резонанс с колебаниями волн — и качка перестала чувствоваться. Убаюканные воем ветра, отважные мореплаватели заснули в обнимку под лавкой и проснулись только утром.

Рекогносцировка, произведенная совместными усилиями, результатов не дала: Трефаил умел ориентироваться только по угольной пыли на деревьях, по дорожным указателям и по «скажите, пожалуйста, где здесь ближайшая пивная?», а Тургений вообще страдал редкой формой топографического кретинизма, при которой не мог сориентироваться даже в своих карманах.

— Может, в кубрике карта есть? И компас? — предположил Мумукин.

Трефаил идею поисков карты и компаса одобрил и поручил исполнение Тургению. Мумукин в особо изощренной форме перетряхнул шлюпку от носа до кормы, порывался даже отодрать от днища пару досок — вдруг второе дно обнаружится? — однако Трефаил отговорил его от этой перспективной мысли. В результате обыска Тургений нашел мешочек с бриллиантами и значок «Передовик производства». Значок отправился за борт, бриллианты отобрал Трефаил, и можно было со всей ответственностью сказать: дело плохо.

Тогда Тургений встал на носу шлюпки и начал звать помощь. Около получаса Трефаил терпел его вопли, потом ушел в кубрик, заперся и заткнул уши, а Мумукин все продолжал взывать, но никто его не слышал.

Даже Лысюка.

— Лю-улик, — рыдал в голос Мумукин.

— Дяденька, вы чего кричите?

— Мальчик, уйди, не мешай, — огрызнулся Тургений и продолжил: — Лю-ули-ик…

Спустя мгновение до него дошло, что голос и в самом деле принадлежит ребенку, и Мумукин огляделся. То, что он увидел в следующее мгновение, привело отважного морехода в состояние священного трепета.

Мальчик действительно имел место быть, но вот размеры оного никак не вписывались в систему ценностей Тургения.

— Еппонский бог… Трефаил, к нам гости, — позвал он друга, предававшегося меланхолии в кубрике.

— Оставь меня, старушка, я в печали, — последовал ответ.

— Адидасыч, не срамись, не срамись перед державами, — свистящим шепотом надавил Мумукин на сознательность и гражданскую совесть товарища. — Это же контакт.

— С кем опять? — Голова Трефаила показалась из кубрика. — Здравствуй, мальчик.

— Здрасьте! — Подросток поднял руку, с которой на шлюпку обрушились каскады морской воды, поковырял в пещере правой ноздри метровым пальцем. — Вы откуда?

— Э… — До Трефаила, промокшего насквозь, наконец доперло, насколько масштабной оказалась встреча. — Мы путешественники. Из Соседского Союза.

— А ты чей? — поинтересовался Мумукин, прежде чем Трефаил успел заткнуть ему рот.