Книга Цветы к сентябрю - Николай Станишевский

Отец вновь повернулся ко мне. В его глазах застыла прозрачная, остекленевшая тоска.

— Ты просто устала, Джина, — он наклонил голову и задумчиво посмотрел на носки ботинок. — Ты просто устала, девочка моя. Когда ты покинешь эти стены, я повезу тебя к морю.

— К морю… — мне вдруг стало тепло и уютно. — Да, папа, это было бы совсем неплохо…

— Когда ты была маленькой, я делал это крайне часто. И твоя мама тоже любила там бывать…

— Папа, — я откинула со лба непослушный локон. — Но зачем нам было нужно куда-то ездить? Ведь мы жили у моря…

Отец резко вскинул голову, и я увидела, как в его глазах промелькнули огоньки растерянности.

— Откуда… — похоже, он не мог сразу найти подходящих слов. — Откуда тебе это известно?

— Я видела это во сне, — я снова попыталась улыбнуться, и на этот раз улыбка получилась неестественной и натянутой.

— Когда?

— Давно. Теперь уже давно. Недели две назад.

— Ты мне ничего об этом не говорила.

— Это было ещё до того, как ты появился здесь…

— И что ты ещё видела в этом сне?

— Больше ровным счётом ничего, — я пожала плечами и опять попыталась улыбнуться.

— Почему же ты решила, что у моря жили именно мы?

— Ну, я видела дом. Дом, стоящий на морском утёсе…

— Все ясно, — он улыбнулся, но его глаза оставались серьёзными. — А говоришь, что ничего…

— Папа! — я пристально на него посмотрела. — Это что, имеет какое-то значение?

— Наверное, нет, — он вздохнул и отвёл глаза.

— Тогда почему ты так настойчиво об этом расспрашиваешь?

— Это не настойчивость, детка, — его тон заметно смягчился. — Просто я очень внимательно наблюдаю за твоим процессом выздоровления и мне интересно знать, насколько быстро память возвращается к тебе.

— Она не возвращается, — теперь я опустила глаза. — Понимаешь, это, как мимолётное видение. Вспыхнет картинка, поманит немного, а потом — снова темнота…

Мне показалось, что он вздохнул с облегчением.

— Мы не жили в этом доме. Мы с тобой живём неподалёку. А там ты бывала, когда познакомилась со… своим мужем…

— Этот дом принадлежит ему?

— Да. Он достался ему в наследство от деда.

— И в твоём времени он уже не существует?

— Нет. Что-то произошло с ним в течение этой тысячи лет.

— Скажи, папа, а существует ли он сейчас?

У меня появилось ощущение, что возникла пауза длинною в жизнь. Отец странно и часто заморгал, на его лице отразилась гамма всевозможных эмоций, шрам на щеке налился полупрозрачной синевой, под глазами выступили небольшие красные пятна.

— Я опять сказала что-то не то? — невинно спросила я.

Он взглянул на меня, потом снова отвёл глаза.

— Всё то, — его голос прозвучал необычно глухо.

— Тогда почему… Почему ты так разволновался?

— Сам не знаю, — он шумно выдохнул воздух. — Просто я обрадовался, что ты… что ты вспомнила кое-что ещё… Что память, наконец-то, хоть и потихоньку, но всё равно возвращается…

— Папа! — я решительно тряхнула головой. — Не ври! Я же вижу, что ты говоришь неправду! Почему воспоминания об этом доме вызвали у тебя такую реакцию?

Он резко вскочил, бросился ко мне, крепко обнял. Я почувствовала, как его сильные, но в тоже время ласковые руки гладят мои волосы, но эти ласки показались неестественными.

— Мы жили на берегу северного моря, — прошептал он. — А вас с мамой я возил совсем в другое место, далеко-далеко на юг… В далёкий Кемберси…

— Папа! — я отстранила его от себя и заглянула ему в глаза. — Ты не ответил на мой вопрос!

Он опять засуетился, задёргался, глянул на часы, затем полез во внутренний карман пиджака.

— Прости, дочка, — его голос вновь стал глухим и ненатуральным. — Я совершенно забыл, что у меня сегодня — очень важная встреча…

— Ты опять мне лжёшь! — взвизгнула я. — Зачем ты это делаешь? Почему ты не хочешь сказать правду?

— Нет! — неожиданно громко закричал он. — Нет, ты все неправильно понимаешь! Нет!!!

— Правильно! — мой голос тоже сорвался на крик. — Я всё равно рано или поздно обо всем узнаю! Почему ты не хочешь рассказать мне правду прямо сейчас?!

Он промолчал. Его глаза сузились, и в них появился такой неимоверно космический холод, что я невольно поёжилась.

— Папа! — жалобно прошептала я. — Папочка! Ну, пожалуйста, скажи, не мучай меня…

— Мне пора, — сухо кивнул он. — Извини, дорогая, у меня действительно дела!

— Перестань обращаться ко мне таким официальным тоном! — опять завизжала я. — Если ты не хочешь мне ничего говорить, тогда вообще лучше не приходи! Да! Я больше не хочу, не желаю тебя видеть! Пусть я снова буду одна! Пусть меня никто не посещает! Пусть я окончательно сдохну в этой проклятой больнице!

Рыдания разорвали мою грудь. Мышцы горла переплелись меж собой, скрутились в упругий, готовый лопнуть от напряжения, жгут. Я глухо закашлялась. Пальцы ног свела судорога, потом боль быстро скользнула вверх по лодыжке и ледяным лезвием вонзилась в бедро. Моё тело невольно содрогнулось, напряглось, невидимая сила растянула его, как струну и перевернула на живот. Жуткий, душераздирающий вопль огласил палату, ставшую в один момент темной и мрачной.

Хлопнула входная дверь, рядом с отцом появилась Полли и другие люди в белых халатах. Их встревоженные голоса звучали наперебой, спрашивая, что произошло. Чьи-то руки закатали рукав моей рубашки, холодные пальцы прикоснулись к коже и начали ощупывать её, выбирая место для укола.

— Не-е-ет! — истошно завопила я. — Не-е-ет! Не на-а-до! Я не ха-ачу! Не ха-ачу больше никаких ук-о-лов!

Тонкое острие иглы уже было внутри. Моё тело ещё раз дёрнулось, пытаясь взметнуться вверх, но несколько пар рук плотно прижали его к больничной койке. Мышцы ощутили ещё несколько неприятных, жгучих инъекций.

Сознание затуманила мутная пелена.

Обволакивающая, чёрная простыня Нереальности старалась собрать все свои четыре угла в одном месте, завязать их узлом и поместить меня в этот импровизированный мешок. Липкое, густое Небытие постепенно вбирало меня в себя, успокаивало, убаюкивало, нашёптывала на ухо сказку безмятежного сна. И вдруг среди этого тихого, приятного бормотания я внятно различила голоса, принадлежащие Полли и моему отцу.

— Так что же всё-таки произошло? — обеспокоено спрашивала сиделка.

— Она спрашивала меня про один дом…

— И что в этом такого?

— Ничего. Просто я не слишком люблю про него вспоминать.