Книга Почти ангелы - Барбара Пим

– Бедная миссис Талливер. Может быть, нам стоит послать в санаторий цветы или фрукты? – предложила Мейбл.

С этой фразой разговор как будто преодолел все пороги и мирно перетек к приходским делам. После ужина Аларик оказался брошен с отцом Талливером и обеими хозяйками, а молодежь ушла в сад.

– Надо бы тебе показать Тому реку, – с нажимом сказал Малькольм. – Она главное украшение наших мест. Думаю, ему захочется прогуляться.

– Полагаю, они хотели остаться одни, – извинилась Дейдре, когда они с Томом спускались к дорожке вдоль берега.

– Вполне справедливо, наверное. Мне понравился твой брат. Отличный малый, как сказали бы в викторианском романе, – добавил Том быстро, поскольку это было любимое выражение Кэтрин и как будто нуждалось в объяснении.

– Не могу представить тебя с викторианским романом, – с сомнением сказала Дейдре.

– Я действительно редко их читаю. А вот и река, как раз в конце тропинки. Удобно, правда?

– Ну, для регаты очень даже недурно, но это не самый красивый участок реки. Хочешь, пройдемся по берегу?

– Пойдем.

Они молча шли по густой траве, то и дело спотыкаясь о кочки. Дейдре чуть впереди Тома, точно показывая ему дорогу.

Темнело, по ту сторону реки зажигались огоньки, придавая пейзажу романтически европейскую атмосферу.

«Вот тут молодые мужчины и женщины гуляют по ночам, и им дозволяются определенные вольности в некоторых формах поведения», – думал Том на свой отстраненный антропологический манер. Притянув к себе Дейдре, он почти церемонно повел ее к скамейке под кустом бузины, усеянным белыми, приторно пахнущими цветами.

– Я так тебя люблю, – вздохнула она. – Но ведь женщинам не положено говорить такое мужчинам.

– Даже не знаю почему.

Тому часто это говорили, и он никогда не мог понять, откуда у женщин этот почти суеверный страх выражать свои чувства словами. В конечном счете это не имело значения, хотя на ранней стадии романа могло вызывать беспокойство, и, разумеется, они, пожалуй, считали неразумным выкладывать все козыри в начале игры.

– Потому что любовь может быть… безответной. – Она нахмурилась старомодному словечку, которое ввернула, но почувствовала, как Том улыбается в темноте.

– На твоем месте я бы не волновался.

– Наверное, это, как говорят французы, про того, кто целует, и того, кто подставляет для поцелуя щеку.

– Тогда давай я тебя успокою.

Она правда очень милая, думал он, честная и без затей. С ней он возвращался на много лет вспять, она напоминала ему Элейн, его первую девушку, в которую он был влюблен дома, когда ему было восемнадцать. Кэтрин, будучи старше, была слишком сильной личностью и вечно пыталась заставить его соответствовать ее представлению о том, каким он должен быть.

– Пожалуй, пора возвращаться, – сказала Дейдре, уловив, что он витает мыслями далеко.

– Давай посидим еще немного. – Он пригладил ее волосы, растрепанную хризантему. – Тебе тут плохо?

– Совсем нет…

Тут она вспомнила, что последний раз целовалась у реки в тот самый день, когда познакомилась с Томом. Бедный Бернард, что, если он вдруг сейчас объявится? Но здесь она его видела обычно в дневные часы, когда он натаскивал гребную восьмерку клуба, ездил на велосипеде или выкрикивал в мегафон загадочные формулы гребцов.

А Тому запах бузины напомнил о детстве. Наверное, в саду у них рос этот куст. Пруст, подумал он, вот что сказала бы Кэтрин.

Они медленно возвращались, держась за руки, и Том говорил о своих планах.

– В конце августа я поеду домой и, наверное, останусь на несколько дней.

– Да, твоя мама захочет, чтобы ты побыл с ней, – послушно сказала Дейдре.

– Пожалуй, да, но она не из тех, кто выставляет напоказ свои чувства, и мой брат все время там.

– Что не вполне одно и то же, – ласково заметила Дейдре.

Они уже подошли к домам и той части берега, где местные жители наскоро выгуливали собак перед сном. Навстречу им направлялись две фигуры, за которыми на некотором расстоянии плелся старый толстый терьер. Мужчины обсуждали Большой турнир по крикету. Внезапно Тому ужасно захотелось оказаться рядом с ними, идти в темноте и вести мужской разговор подальше от льнущей приторной сладости любви или – еще лучше – дома за пишущей машинкой и диссертацией. Ведь конец уже виден, и тяжкий труд все-таки будет завершен. Внезапно радостно сжав Дейдре руку, он прибавил шагу.

– Это мистер Лоувелл со своим псом и мистер Дулк, что живет напротив нас, – сказала Дейдре, тоже поторапливаясь. – Не хочу останавливаться и с ними разговаривать.

Когда они повернули на ее улицу, в теплом ночном воздухе поплыли звуки виолончели – округлые и изысканные.

– Это мисс Каберлейдж, – объяснила Дейдре. – Она играет в оркестре, и часто слышно, как она репетирует.

Они немного постояли, слушая и глядя в небо, на котором четко выделялись силуэты радиоантенн.

– Почти красивые, – сказал про них Том. – Символ эпохи, в которую мы живем.

– Как и миссис Лоувелл, выставляющая хлопья к завтраку, – подхватила Дейдре, когда они проходили мимо соседского дома.

В незашторенные окна было видно, как хозяйка накрывает на стол, ставит цветные пластмассовые миски и достает из буфета гигантские пакеты хлопьев.

– Жизнь продолжается, – задумчиво произнес Том.

– Да, наверное, утешительно видеть, как люди занимаются обыденными делами.

Дома мама тоже скорее всего накрывает к завтраку, а потом тетя тихонько прокрадется вниз посмотреть, все ли она правильно сделала. И делать это они, вероятно, будут до конца своей жизни.

13

И для Кэтрин жизнь тоже продолжалась, впрочем, она и сама знала, что так будет. О жизни она думала как о давней подруге или, возможно, надоедливой престарелой родственнице, настырной, стучащейся, льнущей, никогда не оставляющей ее в покое, наделенной властью дарить мгновения счастья, но в настоящий момент на них скуповатой. По всей вероятности, дух радости из стихотворений Шелли, который приходит так редко, был иного порядка – вроде красивого молодого человека, которого Кэтрин в настоящее время не могла себе представить. Она встречалась с редакторами, писала статьи и рассказы, а по вечерам читала своих любимых унылых поэтов: Харди, Мэтью Арнольда и малых викторианцев. Она даже нашла в себе силы взяться за Достоевского. Часто она тосковала, что у нее нет скучной подруги, с которой можно провести день на дневном спектакле или расхаживая по магазинам, а после приятно посплетничать за чаем. Среди ее знакомых было больше мужчин, чем женщин, и почему-то ей казалось, что их общество будет менее утешительным, чем женское.

Однажды утром она бродила по большому магазину, который нравился ей тем, что вызывал ассоциации с чем-то старым и респектабельным. Как раз в такое место могла бы ходить за покупками, приехав в Лондон, мать Тома, или могли бы собираться чиновники колониальной администрации, которые, много лет проведя в одиночестве буша, и теперь искали бы убежища от мишурного блеска Оксфорд-стрит. А потому она даже не удивилась, когда, лениво бредя по первому этажу, наткнулась на группку людей, которые пили кофе в плетеных креслах, и в одном из них узнала Аларика Лидгейта. С их первой встречи она несколько раз его вспоминала, поскольку ее привлекли его странность и очевидное одиночество. И вот он сидит один и читает журнал, который, судя по названию, имел какое-то отношение к той части Африки, где он провел одиннадцать лет.