Книга Великая огнестрельная революция - Виталий Пенской

В итоге польская корона, вынужденно довольствуясь достигнутым, пыталась решать серьезные внешнеполитические задачи весьма немногочисленными силами. При этом, указывали польские историки, «…ни с финансовой, ни с военной точки зрения Речь Посполитая была не в состоянии сделать необходимое усилие, чтобы воплотить в жизнь возможности, которые открыла перед ней династическая политика Ягеллонов». Это представляется тем более странным, учитывая, что государство Ягеллонов имело все необходимые людские, финансовые и материальные ресурсы для того, чтобы стать настоящей империей. Однако этого не произошло. Почему? Польские авторы полагают, что первопричина находится в той самой политической системе, которая формировалась в Польско-литовском государстве в это время и которая была неспособна вести широкомасштабную экспансию посредством военной силы292. Создание мощной армии, способной стать надежным инструментом этой экспансии, неизбежно должно было привести к усилению королевской власти и нарушению того баланса, что сложился в отношениях между нею, шляхтой и в особенности аристократией. Готова ли была последняя пойти на это? Дальнейшее развитие событий дало однозначный ответ на этот вопрос.

§ 2. Завершение первого этапа военной революции в Речи Посполитой. Реформы Стефана Батория и Владислава IV

Анализ особенностей развития военного дела в Польше и Литве в позднем Средневековье показывает, что Речь Посполитая, безусловно, вступила, хоть и с небольшим запозданием против ведущих держав Западной Европы, на первый этап военной революции и успешно продвигалась по пути накопления количественных изменений в военном деле и создания усовершенствованной с учетом последних новинок тактики и военных технологий традиционной военной машины. Еще раз подчеркнем, что, по нашему мнению, преобладание в структуре польско-литовской армии того времени конницы вовсе не означало серьезного отставания Речи Посполитой от, к примеру, Франции или Испании. Польско-литовская военная элита подходила к восприятию западноевропейского военного опыта весьма избирательно, с учетом местных реалий, характера ТВД и потенциального противника и в итоге заложила основы собственной, весьма оригинальной модели развития военной революции. Однако при всех успехах, достигнутых поляками в усвоении и применении на практике последних военных новинок из Западной Европы, не стоит забывать о том, что большую часть 1-й половины XVI в. Польша вела боевые действия, как бы сейчас сказали, «малой интенсивности». Наиболее опасным ее противником были крымские и буджакские татары, регулярно совершавшие набеги на южные области Польского королевства. Серьезных войн, требовавших значительных усилий и затрат, корона (в отличие от Литвы) после 1522 г. и вплоть до 60-х гг. XVI в. не вела и проверить действенность созданной военной машины в большой войне не было возможности. Польская знать и шляхта не видели необходимости что-либо серьезно изменять и далее накачивать военные мускулы. Нужна была хорошая «встряска», мощный толчок, который подвиг бы правящую элиту Польши и Литвы к переменам, в том числе и в военной сфере.

Эта встряска пришлась на середину XVI в. Ситуация вокруг Польско-литовского государства, в особенности Великого княжества Литовского, резко обострилась. Молодой и честолюбивый московский государь Иван IV возложил на себя царский венец и недвусмысленно заявил о своих претензиях на гегемонию в Восточной Европе, а для начала попытался закрепиться на берегах Балтики, в Ливонии. В Крыму к власти пришел не менее честолюбивый хан Девлет-Гирей I. Несмотря на заключенный мир с Османской империей, турецкая угроза не сходила с горизонта, и пусть сам Сулейман I не собирался вторгаться в пределы Польско-литовского государства, однако его вассалы, волошский воевода Стефаница и его брат Ильяш, белгородский санджакбей, были не прочь отомстить за обертынскую неудачу и пограбить владения Сигизмунда II. Дипломатические попытки разрядить неблагоприятную ситуацию, не допустить возникновения большой войны не имели успеха, особенно в отношении с Россией. Сигизмунд и паны-рада Великого княжества Литовского категорически отказывались признать за Иваном царский титул, что не могло не вызвать сильнейшего неудовольствия в Москве. Война была неизбежна, и она не заставила себя долго ждать. В 1558 г. посланные Иваном IV войска вторглись в Ливонию и подвергли ее опустошению. Началась Ливонская война, в свою очередь, вызвавшая 1-ю Северную войну 1563–1570 гг. Эти войны привели не только к перекройке карты Восточной и Северо-Восточной Европы, но и к серьезным переменам в устройстве вооруженных сил Польско-литовского государства.

Осложнившаяся международная обстановка вынудила Сигизмунда II и его правительство обратиться к усилению обороноспособности как Польского королевства, так и Великого княжества Литовского перед лицом надвигающейся большой войны. На первых порах король и великий князь попытался разрешить возникшую проблему в рамках существующих законов и конституции. Сигизмунд, как отмечал М.К. Любавский, «…старался использовать лишь традиционные средства, предоставлявшиеся ему конституциею государства, т. е. установившимися отношениями между ним и землевладельцами великого княжества (и короны. – П.В.)… Эта конституция парализовала всякий сколько-нибудь широкий размах творческой деятельности господаря…»293. Однако тяжелая и изнурительная война, истощавшая силы Великого княжества Литовского, наглядно продемонстрировала всю непригодность прежней военной машины для «большой» войны.

Прежде всего еще раз со всей очевидностью было подтверждено, что шляхетская милиция неспособна защитить страну от вторжений русских войск. Так, литовский великий вальный сейм, начавший свою работу 12 мая 1563 г., признал, что в значительной степени вина за утрату Полоцка лежит на шляхте, которая не торопилась выступать в поход по призыву великого князя, а если и приходила на сборы, то в неполных почтах294. Наемные роты могли быть отличной альтернативой небоеспособному посполитому рушению и, казалось, так оно и было. Именно наемники составляли большую часть гарнизонов ливонских городов и замков. К примеру, в середине 1561 г. в занятой литовцами части Ливонии были размещены 11 конных и 18 пеших драбских рот общей численностью около 2200–2300 чел. И чем дальше, тем большую значимость приобретали наемные роты. Так, в конце 1566 – начале 1567 г. были выданы «листы пшиповедны» 19 ротмистрам конных рот и 24 ротмистрам драбских рот (всего по спискам 3000 драбов и 3200 всадников), а во 2-й половине того же года на службе великого князя литовского находилось 20 конных рот с примерно 4 тыс. всадников и 24 драбских роты с 3150 драбов. Большое внимание уделялось найму опытных в военном деле польских наемников, несмотря на то, что их использование было сопряжено с выполнением определенных требований с их стороны (например, иметь собственного гетмана). В кампании 1564 г. принимало участие 23 конных и 18 драбских рот с 4900 коней и 3700 драбов в них, а в следующем году одних только всадников было более 7 тыс295.

Однако, при всех достоинствах наемников они имели одно свойство – воевали хорошо «желныри» только тогда, когда получали регулярное жалованье. А вот с этим у литовских властей были большие проблемы. Постоянная нехватка средств вела к хронической задержке выплат. Так, в 1569 г. ротмистры наемных рот потребовали в категоричной форме от Сигизмунда II выплаты им долга за службу 1564–1566 гг. в размере 161 648 злотых (на 26 конных и 28 драбских рот). Задержки с выдачей жалованья неизбежно вели к падению морального духа наемников, росту дезертирства, грабежам и прочим злоупотреблениям с их стороны. Как отмечал А. Янушкевич, «..потери, нанесенные наемниками мирному населению, были такими серьезными, что могли быть приравнены к тем, что несли с собой неприятельские войска». Так, в кампанию 1565 г. польские жолнеры, не получая обещанных денег и провианта, занялись самообеспечением, причем в таких размерах, что их злоупотребления стали предметом специального расследования, предпринятого на Виленском сейме 1565–1566 г. Таким образом, Сигизмунд II столкнулся с теми же проблемами, пусть и в несколько меньшем размере, с которыми постоянно имел дело Карл V или его сын Филипп II Испанский. Однако и экономические и финансовые возможности Великого княжества Литовского были несравненно меньшими, нежели у Римской империи или Испании. В итоге, писал белорусский историк, «…наемные войска, не имея необходимых средств для функционирования, не видели перспективы обогащения и карьерного роста и практически все время находились на грани самораспада. Особенно сильно эта тенденция проявилась в конце Инфлянтской войны. Кризисные явления, связанные с использованием наемников, не позволяли сделать из наемного войска надежную и эффективную силу для борьбы с неприятелем…»296. Естественно, что, не имея в руках надежного «ultima ratio regum», Сигизмунд был вынужден искать иные пути противостоять давлению со стороны Москвы. Создается впечатление, что Сигизмунд II понимал это и потому делал ставку не на решение исхода войны в полевом сражении, а на дипломатические маневры и на использование противоречий между Иваном и его боярами, ратовавшими за продолжение войны с татарами, а не с соседним христианским, более чем наполовину православным государством. И, надо сказать, в этом он немало преуспел. С одной стороны, столкнувшись с оппозицией в Боярской думе, Иван был вынужден отказаться от развития успеха после взятия Полоцка и приостановить боевые действия против ВКЛ (и утрата им темпа сыграла впоследствии чрезвычайно негативную роль). Развязанная же Сигизмундом и его памфлетистами против «московского тирана» пропагандистская война способствовала тому, в частности, что общественное мнение в Германии обернулось против русских и имперский рейхстаг 1570 г. в Шпейере разрешил вербовку наемников-немцев на территории Империи иностранцам, имея в виду прежде всего посланцев Сигизмунда II297.