Книга Охотники за сокровищами - Брет Уиттер

И Хэнкок был вознагражден за свое упорство. Сначала он нашел список пригородных школ, домов, кафе и церквей, в которых хранились некоторые скульптуры и картины. Он прошелся по адресам, собрав внушительный улов картин, но среди них не было ни одной работы мирового значения. Его поиски в музее уже близились к концу, когда под грудой мусора он обнаружил запылившийся каталог музейных экспонатов, каждый из которых был отмечен красным или синим. На обложке от руки было написано, что предметы, помеченные красным, в которых Хэнкок немедленно опознал самые выдающиеся экземпляры музейной коллекции, вывезены в город Зиген. Зиген находился примерно в 150 километрах восточнее Ахена, и его пока еще занимали немцы.

Сидя за баранкой штабного автомобиля – машина казалась невероятной роскошью после дней, проведенных в поисках попуток, и ночей, проведенных в поисках ночлега и еды, Хэнкок думал о Зигене. В городе наверняка есть большое хранилище. Возможно, оно расположено в бетонной башне, церкви, а может, даже и в горе, как то хранилище в Маастрихте. И если там держат лучшие работы из коллекции Музея Сюрмонда-Людвига, то, может, и реликвии Ахенского собора спрятаны там же, в Зигене? Бюст Карла Великого, крест Лотаря, украшенный камеей Октавиана Августа, рака с ризой Богородицы.

Но даже если и в Зигене… что с того? Зиген был большим городом. В нем можно было устроить сотню разных тайников. А Хэнкок даже не знал наверняка, находится ли хранилище в черте города. Оно вполне могло быть в радиусе пяти, двадцати, тридцати километров.

Хэнкок решил провести собственное расследование. Кто-то же должен был что-то знать. Но кто? При помощи архивариуса ПИИА он прочесал списки союзнических лагерей для интернированных лиц, в которых сейчас содержали почти всех выживших жителей Ахена: искал тех, кто занимал высокие посты в сфере культуры и искусства. Но никого не нашел. Ему удалось выйти на одного пожилого художника, который познакомил его с музейным смотрителем, а смотритель в свою очередь посоветовал поговорить с несколькими архитекторами – но ни один из них не слышал про Зиген.

– Они все уехали, – сказал ему молодой смотритель. – Детали операции были известны только высокопоставленным нацистам, а они ушли с войсками на восток.

Но розыск реликвий Ахенского собора и загадочного хранилища в Зигене был только одной из многочисленных задач Хэнкока. С тех пор как прибыл на передовую, большую часть времени он проводил в разъездах, осматривая освобожденные памятники и бегая по вызовам военных командиров. В какой бы дом американцы ни входили, они тут же «обнаруживали» среди натюрмортов и картин с лесными нимфами какого-нибудь «Микеланджело».

Но сейчас они, кажется, и правда нашли что-то стоящее. Именно поэтому он захватил с собой Джорджа Стаута. Если кто-то и мог опознать иголку в стоге сена, то это Стаут. Не то чтобы Хэнкок не доверял собственным суждениям, но так было как-то спокойнее. Ведь картина к тому же появилась именно тогда, когда он уже начал сомневаться, водятся ли вообще в этом сене иголки.

Он вспомнил, как двадцать четыре часа назад увидел ее впервые. Не узнать этот стиль было невозможно – фламандская живопись, XVI век. Была ли это работа кисти Брейгеля Старшего или его ученика? Он видел похожие работы в Маастрихте, но ни от одной у него не захватывало дух так, как от этой. Глядя на картину, стоящую у стенки командного поста, посреди фронтовой грязи, Уокер Хэнкок задумался о том, насколько великие произведения искусства на самом деле принадлежат этому миру. Они всего лишь вещи: хрупкие, маленькие, одинокие и незащищенные. Ребенок на детской площадке кажется сильным, но увидеть ребенка, в одиночестве шатающегося по нью-йоркской Мэдисон-авеню, страшно.

– Где вы ее нашли, сэр? – спросил он командира.

– В одном доме в деревне, – ответил тот.

– Там было еще что-нибудь?

– Нет, только это.

Хэнкок прокрутил в голове факты. Это совершенно точно была не деревенская мазня, но картина музейной ценности. Она, очевидно, была украдена, а затем оставлена во время отступления. Но это всего лишь одна работа. Вернее всего, ее нашел в загородном поместье и присвоил какой-нибудь офицер, а потом, когда она стала слишком тяжелой ношей, ставящей его жизнь под угрозу, просто бросил. Она не ключ к чему-то большему, но тем не менее – великое произведение искусства.

Глядя на картину, Хэнкок думал о грязной дороге обратно в Вервье, открытой для немецкого обстрела. В джипе без крыши он не волновался за свою жизнь, но не решился погрузить в него сокровище мировой культуры.

– Поздравляю, командир, – сказал Хэнкок. – Это ценная находка.

Снаружи взорвался артиллерийский снаряд, с крыши посыпались черепки. Хэнкок подпрыгнул от неожиданности, офицер даже не дрогнул.

– Я так и знал, – сказал он. – Я так и знал.

– Но, к сожалению, сэр, я приехал не в крытой машине. Мне придется пока оставить ее здесь, а завтра я за ней вернусь.

– Вы возвращаетесь в штаб?

– Да, сэр.

– Бога ради, – сказал офицер, – скажите, чтобы выслали лампу. У нас тут даже свечки нет…

На следующий день в штабе Хэнкок прихватил не только лампы, но и полковника, который только что приехал из центра командования и мечтал увидеть войну своими глазами, а также вернувшегося с полей Джорджа Стаута. Американское присутствие в Западной Европе выросло до миллиона солдат, так что Эйзенхауэр распорядился создать административную единицу под командованием генерала Омара Брэдли: 12-ю группу армий США. В нее входили 1-я, 3-я, 9-я и только что прибывшая в Европу 15-я армии. Джорджа Стаута перевели в 12-ю группу в качестве хранителя. Иными словами, сбылся его самый страшный сон – его вытолкали наверх, в управленцы. Но Хэнкок заметил, что Стаут не особенно спешит в Париж, чтобы принять свой новый пост.

Джордж Стаут был настоящим профессионалом, работягой до мозга костей и единственным консерватором в окружении кураторов, художников и архитекторов. «Эксперт и педант сначала проводит анализ, – вспомнил Хэнкок совет, полученный от Стаута в один из их первых совместных выездов, – а уж затем принимает решение». Хэнкоку нравилось работать со Стаутом: тот всегда знал, что следует делать. Он принимал решения и нес за них ответственность. Что до полковника, то тот был волен идти куда хочет. У этого болтуна из тыла – такие выводят настоящих солдат из себя – было одно важное достоинство: согласившись взять его с собой, Хэнкок получил закрытый штабной автомобиль взамен опасного грузовичка. И чувствовал себя так, словно сидел за рулем лимузина.

– Приехали наконец, – сказал полковник. – Вовремя, черт возьми.

Командный пост не казался особенно надежным убежищем: шаткий, хлипкий деревянный домик. Хэнкок нажал на тормоз. Над головой гудели истребители союзников, воздух был плотным от дыма и пыли. Казалось, бои сегодня шли еще ближе, чем вчера. «Или просто стреляют больше», – подумал Хэнкок, когда громыхнули зенитки. Он слышал взрывы, но не мог понять, приближаются они или отдаляются. В любом случае здесь не место для картины – как и для хранителей памятников. Его план был прост: хватать картину и уносить ноги.