Книга Шпионский Токио - Александр Куланов

Одзаки Хоцуми вспоминал: «Утром 15 октября 1941 года полчища прокуроров обрушились на нас. У меня в течение нескольких дней были дурные предчувствия, и в то утро я уже знал, что близок час расплаты. Убедившись, что Ёко ушла в школу, поскольку мне страшно не хотелось, чтобы дочь присутствовала при этом, я ушел из дома, даже не взглянув на жену и ничего не сказав ей на прощание. Я чувствовал, что с моим арестом все кончится. И все кончилось. Когда меня допрашивали в тот день после полудня, вопросы касались, как я и ожидал, моих отношений с Зорге. Я понял, что раскрыта вся сеть, и сказал себе, что все кончено».

Как мы помним, 14 октября Зорге должен был встретиться с Одзаки в «Азии». 17 октября к резиденту домой должен был прийти Мияги. Встречи сорвались. Встревоженный и уже понявший все Зорге позвонил в офис ЮМЖД, но не получил ответа на вопрос о нахождении Одзаки.

«17 октября, около 7 часов вечера, — вспоминал Макс Клаузен, — я пришел к Зорге, который находился тогда в постели, чтобы поговорить о нашей тайной работе. Когда я пришел, они с Вукличем выпивали, и я присоединился к ним, открыв бутылку сакэ, которую принес с собой. Атмосфера была тяжелой, и Зорге мрачно сказал — как если бы наша судьба была предрешена: “Ни Джо, ни Отто не явились на встречу. Должно быть, их арестовала полиция”». Так Клаузен узнал, что «Джо» это Мияги, а «Отто» — Одзаки. Выходя вечером из дома Зорге, Клаузен столкнулся с полицейскими, следившими за ним, но обычно не делающими этого столь назойливо. Утром следующего дня один из них вошел в дом Макса и сразу направился в спальню со словами: «Мы бы хотели, чтобы вы отправились с нами в полицейский участок, чтобы ответить на некоторые вопросы об автоаварии, в которую вы недавно попали». Клаузен все понял: «Вспоминая все, что я слышал накануне вечером, я предчувствовал, что раскручивается нечто более серьезное, чем простая автоавария. Я торопливо позавтракал и рассеянно собирался, не способный ясно мыслить, и ушел из дома в сопровождении полицейских. На улице ждала машина, в которой сидели двое в штатском.

Когда машина двинулась, но не в участок Ториидзака, а в другом направлении, я предоставил себя судьбе. Меня доставили в полицейский участок Мита».

Рихарду Зорге позавтракать не дали. Арестом руководил детектив Охаси из токко, прибывший в участок Ториидзака в то же утро в 5 часов. Полицейские были готовы начать действовать, но перед домом Зорге стояла машина с германскими дипломатическими номерами — руководитель немецкого официального агентства новостей Вильгельм Шульце в этот ранний час записывал экспертное мнение коллеги по поводу случившейся на следующий день после ареста Одзаки отставки премьер-министра принца Коноэ. Руководитель следственной бригады токийской городской прокуратуры Ёсикава Мицусада решил не рисковать и подождать, пока автомобиль уедет. Как только это произошло, опергруппа ворвалась в дом Зорге. Детектив Охаси громко закричал: «Мы пришли по поводу недавней аварии с вашим мотоциклом», после чего полицейские скрутили Зорге и как он был — в пижаме и шлепанцах, невзирая на громкие протесты задержанного, выволокли из дома и втолкнули в машину.

Автомобиль проехал сто метров до полицейского участка, но очень скоро Зорге снова усадили в него и, во избежание утечки информации, отвезли сразу в следственную тюрьму Сугамо. Одновременно с Зорге и Клаузеном был схвачен Бранко Вукелич. Его взяли во время завтрака. Дверь открыла жена и, когда полицейский вошел в комнату, Вукелич предложил ему кофе. Тот отказался и начался обыск.

Полицейские нашли радиостанцию, но не поняли, что это такое, тем более что Ёсико запутала их, сказав, что это часть фотолаборатории. Вукелича увели, оставив радиостанцию, и жена арестованного просто выбросила ее в мусор.

На следующий день арестовали Анну Клаузен. Она очень подробно и даже, как ни кощунственно это, может быть, прозвучит, романтично описала свой арест в воспоминаниях. По ее словам, обманув полицейских, она во время обыска, который длился целый месяц (!), успела сжечь множество компрометирующих материалов, микропленок, секретных документов…

Всего же с 15 октября 1941 и по весну 1942 года по делу группы «Рамзая» было арестовано 35 человек. Из них 17 были признаны членами советской разведгруппы, а 18 — их информаторами, в числе которых значились представители политической и родовой аристократии Японии.

Оставим подробности рассмотрения дела в стороне — это сюжеты отдельных и уже написанных книг, и, верные теме нашего необычно путеводителя, отправимся за арестованными туда, где все они оказались, — кто-то сразу, как Зорге, кто-то чуть позже, как Клаузен, — в токийскую следственную тюрьму Сугамо. Место это найти сегодня совсем несложно. Близ станции Икэбукуро кольцевой линии столичных электричек Яманотэ высится огромный небоскреб, одно из самых высоких зданий в Токио, под названием «Саншайн-60», сочетающий в себе функции отеля, торгового центра, обсерватории и даже океанариума. Особая его достопримечательность — бар «Карцер». Видимо, в память о том, что находилось на этом месте до 1971 года. Но бар есть бар, и, вообще, «Саншайн-60» настолько далек по своей атмосфере от здания-предшественника, что представить хоть на одну миллионную долю то, что здесь было раньше, очень трудно. Для этого лучше не входить в торговый центр, а зайти в маленький парк под названием «Хигаси Икэбукуро тюо коэн», что значит «Центральный парк Восточного Икэбукуро». Парк, название которого явно длиннее, чем он того заслуживает, находится сбоку от «Саншайн-60» (слева, если стоять лицом к главному входу). Здесь высажено много тенистых деревьев, а оттого прохладно даже в жаркое токийское лето, тут привычно собирается молодежь и гуляют кошки, а среди густых и темных зарослей у дальней стены, столь же традиционно, уже из поколения в поколение, живут в картонных коробках местные бомжи. В той части парка, что ближе к дороге (и подальше от бомжей), стоит памятник — горбатый камень с надписью по-японски: «Стремимся к миру». Придя сюда, я поспрашивал несколько человек — молодых и постарше, — знают ли они, что здесь было раньше? Никто мне не ответил, но посоветовали, если мне этот так интересно, обратиться в полицейскую будку — кобан, что тут же рядом, за стеной. В полицию я не пошел, ибо свидетельств о том, в каких условиях содержались наши разведчики, сохранилось предостаточно. Дадим слово выжившим.

Анна Клаузен: «Со двора по мокрой лестнице спустили меня в подвал. Там было темно, только у самой двери горела маленькая лампочка. Ничего не было видно: через несколько минут я увидела, что в яме по обеим сторонам у стенок — черные клетки, а в них плотно друг к другу сидели люди. На каменном полу была вода. Полицейские вампиры сорвали с меня одежду, вплоть до белья, туфли, чулки. Один из полицейских запустил свои лапы в мои волосы и, визжа, растрепал их, остальные хохотали, точно шакалы. Меня затолкали в одиночную камеру и бросили вслед только белье. Я осмотрелась. По стенкам текла воды. Соломенная циновка была мокрая. Несло невероятной вонью. В каменном полу в дальнем углу была дыра — параша».

Японский заключенный Ясуда Токутаро — врач, лечивший Зорге: «В шесть часов утра подъем. Через час — поверка. Трое тюремщиков спрашивают: жив? Заключенный должен встретить их, распластавшись в поклоне на полу. Далее — завтрак: горстка риса или ячменя, чашка супа. Обед и ужин — из прогнивших продуктов. Если родственники заключенного были бедны, он не получал ничего. Политические узники умирали от дистрофии. Днем прогулка, двор разделен на восемь секторов… Дни тянулись мучительно долго. Камера — узкий бетонный пенал: пять шагов в длину, три — в ширину. Наверху крохотное оконце с решеткой, деревянный столб, поднимешь доску — он превращается в умывальник. Под стулом — параша. Уйма блох».