Книга Ночной гость - Фиона МакФарлейн

Снова взявшись за швабру, она принялась шарить под кроватью и выудила оттуда две коробки. Первая, официального вида, содержала выписки из банковских счетов в аккуратных бумажных папках. Все имена там были незнакомыми, кроме одного – Шелли, так звали умершую сестру Фриды. Но фамилия у Шелли была не Янг, должно быть, она вышла замуж, и мысль о Фриде на свадьбе – в качестве подружки невесты – заставила Рут почувствовать себя немного виноватой. И она ногой запихнула коробку под кровать.

Вторая коробка была старой, размером с обувную, из тусклого толстого картона. Нагнувшись, чтобы ее поднять, Рут испытала жгучую боль в спине, как будто колесо протащило по спине у нее под ребрами длинную горячую веревку. К горлу подступила тошнота, рот наполнился слюной, и она упала на Фридину кровать. Заметив суховатую кучку вроде той, что оставляли кошки, она сконфуженно улыбнулась. Прежде чем покинуть комнату с коробкой под мышкой, Рут совершила последний доблестный налет на валявшиеся на полу таблетки. Большинство из них были голубыми – она принимала их от спины, – и она проглотила парочку из них, не запив водой. А остальные рассовала по карманам платья.

Рут открыла коробку на обеденном столе. В ней лежали кусочки камней и бутылочки с песком. Из-под толстого слоя пыли посверкивали камешки и стекла. Каждый предмет был перевязан шпагатом и снабжен этикеткой для морских перевозок. На одном было написано: «Коралл». На другом: «Сера. Вулкан. 4000 футов». На третьем: «Раковина каури». Она вгляделась в этот предмет, вытерла пальцами, и на свет появилась пестрая раковина. Рут узнала блестящие пятнышки. Эти вещи и коробка были ей знакомы. Посмотрев на крышку, Рут вспомнила ее, вспомнила рекламу крема для обуви. Она вскрикнула, и ее руки задрожали. Это была коробка ее отца.

Рут полезла под мойку за тряпками и чистящими средствами. Спина раскалывалась от пульсирующей боли, но она не обращала на это внимания. Она представила себе, как маленькие голубые таблетки спускаются по длинной сухой гортани в жаждущий их желудок. Она вынула из коробки все, что там лежало, узнавая каждую вещь. В ее мозгу одна за другой сверкали маленькие вспышки. Рут мысленно представила себе все эти вещи на их местах, как будто смотрела по вечерним новостям на карту лесных пожаров. Ее вспыхнувшие воспоминания, удовольствие, которое она получала, оттирая эти вещи, каждый миг открытия – все это доставляло такое глубокое удовлетворение и наслаждение, что Рут принялась постукивать ногой, как бы в ритм музыке. Она протирала каждую вещь с целеустремленностью, которая, как ей казалось, осталась в прежней жизни. Она направляла свое внимание, глубокое и неослабевающее, словно лазер, на любой предмет из коробки и с наслаждением наблюдала, как он возникает из собственного праха. Каждый требовал особого отношения. Коралл превратился в пыль, когда Рут попыталась его отскрести, рассыпался у нее в руках. Легонько дунув на него, она растерла волокнистую пыль между пальцами. Какие они длинные, отметила она, и по-прежнему крепкие, как в молодости. Она принесла зубную щетку и кувшин воды, чтобы счистить грязь, глубоко въевшуюся в раковины. Они засверкали, и Рут подносила каждую к уху, чтобы услышать неизбывный шум моря. Вот оно здесь, исчезло и снова здесь. В ушах пульсировал отдаленный гул ее собственной крови.

На дне коробки, поблескивая сквозь грязь, валялись в беспорядке камешки и разбитые ракушки. Рут притащила в столовую корзинку для бумаг из кабинета Гарри, побросала туда грязные тряпки и бумагу и вытрясла коробку. Потом водрузила на место крышку, с которой счастливо улыбался темнокожий мальчик-чистильщик с несоразмерно большими зубами, и положила коробку рядом со своим креслом.

– Вот посмотри, – сказала Рут себе, ни к кому не обращаясь. Она забыла о Фриде и даже о кошках.

Все сверкало чистотой. Все было разложено аккуратно на столе и снабжено этикетками. Ни одна вещь не касалась другой. Бутылочки из бурого и синего стекла как будто только что были вытащены из моря. Внутри каждой притаилась таинственная субстанция. Раковины вновь стали розовыми и пурпурными, нескромного телесного цвета, свернувшимися внутри себя, словно ухо.

Рут захотелось поделиться всем этим с кем-нибудь. Она подумала, что раньше это был Гарри, и набрала номер Ричарда. После четырех гудков что-то щелкнуло и хлопнуло, раздался голос Ричарда, к которому примешивался механический хрип, как будто он по-прежнему курил. Сейчас я не могу подойти к телефону, сказал старческий голос, и наступило молчание.

– Ричард? – спросила она. – Это Рут.

И тут в трубке послышался голос, знакомый молодой женский голос, который говорил: «Алло! Рут!» И Рут была уверена, что в глубине раздался смех, тот смех, который она нечасто слышала: заливистый, нараставший медный перезвон, который ни с чем не спутаешь. Рут не сомневалась, что это смеялась Фрида. Что Фрида могла делать в доме Ричарда? Она в испуге повесила трубку. Телефон, конечно, снова зазвонил. Рут потеряла счет звонкам. Она сидела в кресле и смотрела на странный желтый туман перед глазами, как будто облако, проходя перед солнцем, наполовину обгорело в его свете. В этом тумане в такт телефонным звонкам пульсировали яркие круги. Рут видела их даже с закрытыми глазами. Казалось, они прилипли к векам, и, чтобы их прогнать, она приняла еще таблетку. Наконец телефон замолчал, и она, вероятно, уснула. Ее сон был пыльным и нескладным и перемежался с плывущим светом. В какой-то момент Рут увидела море, оно нахлынуло на берег и дюну, залив илом ковры, поднимаясь все выше, пока к ветвям и стенам не присосались странные существа в раковинах, не то пиявки, не то черви, выползшие из-под плинтуса. Потом не осталось ничего, кроме обломков и развалин. Она увидела себя и Фриду на плоту, сооруженном из задней двери. У Фриды в руках была метла, и она гребла, как венецианский гондольер, держа курс к победно развевавшимся флагам серф-клуба.

Этот туманный сон был прерван приходом Фриды. Рут услышала, как она входит в наружную дверь, и заметила на востоке последние отблески уходящего дня.

– Рути! – позвала Фрида, врываясь в столовую в великолепном расположении духа и срывая с головы зеленый шарф.

Она казалась смуглее, чем когда уходила, а ее волосы приобрели приятный бронзовый оттенок.

– Какой чудесный день! – пропела она.

Она рассмеялась, как девчонка, сказала, что прибавила два фунта, и по пути на кухню потрепала Рут по руке. Как будто ее не было недели три. В руках она несла охапку розовых лилий, завернутых в бумагу с рождественским орнаментом. Свалив их на столешницу, она полезла в холодильник за йогуртом, который съела прямо из баночки, опершись о стену и объяснив, что Джордж отвез ее на дальний пляж, «чтобы я могла погреться на солнышке, как лягушка на бревне». Иногда Фрида яростно распекала Джорджа, иногда он бывал неприкосновенен. Это был один из благостных дней.

– Так важно быть с семьей, – сказала Фрида, вычерпывая йогурт ложечкой. – Ты знаешь, я души в тебе не чаю, Рути, но это совсем другое. К тому же разлука дает тебе шанс подумать, чего ты хочешь от жизни. Поверь мне, нас ждут перемены.

– Какие красивые лилии, – сказала Рут. – Откуда они?