Книга Бунтарка. Берег страсти - Шерил Сойер

Луизе показалось, что в глазах графа она заметила такой же гнев. Он не терял времени: когда певица пересекла комнату, он покинул группу гостей и направился к фортепиано. Он успел к нему первым и безо всякого смущения поклонился, затем подал ей руку и помог взойти на помост. Все ожидали, что он постарается исчезнуть, а она найдет повод для того, чтобы не петь, но было ясно, что никто из них и не собирался отступать.

В движениях обоих чувствовалась такая слаженность, что их глаза даже не встретились, когда он вежливо предложил ей руку. Но они заговорили, и только Луизе, сидевшей ближе всех к помосту, едва удалось расслышать, что они сказали друг другу. Впервые в жизни она ощутила благодарность за уроки итальянского — если бы не они, то она смогла бы рассказать Вивиан о скандале не больше, чем остальные. А так она сумела передать подруге их разговор в собственном переводе с итальянского.

Он. Я понятия не имел, клянусь.

Она. Что нам обоим предстоит развлекать публику? Никогда не забуду эту дьявольскую герцогиню.

Он. Не сердись. Теперь мы должны дать им больше, чем они ожидают.

Она. Я не хочу, чтобы ко мне относились покровительственно!

Он. Мы споем им…

Тут он назвал произведение, которого Луиза не знала. Но глаза певицы тут же засверкали, она натянуто улыбнулась и выпрямила спину, затем полным страсти голосом пробормотала: «Я обожаю тебя!» Гости тем временем перешептывались, но умолкли, стоило только певице повернуться и высокомерно обратиться к ним:

— Когда наша хозяйка попросила меня петь сегодня вечером, я не ожидала, что меня ждет дополнительное удовольствие: месье граф де Мирандола согласился петь вступительную часть вместе со мной. Мы приветствуем вас на этом концерте итальянским дуэтом, сочиненным в прошлом веке.

Она начала играть, прежде чем кто-либо успел оправиться от шока. Луизе эта мелодия была незнакома, но она достаточно хорошо понимала слова. Большинство присутствующих, включая хозяйку, тоже поняли смысл.

Тема заключала в себе тонкое оскорбление всех присутствующих. Двое влюбленных, о которых пелось в дуэте, были гостями при развращенном дворе одного итальянского города, которым правили Медичи. На следующий день Луиза так описывала это Вивиан:

— Только они оба были верны, непорочны и стойки, а все остальные — ты ведь понимаешь, как это бывает. Оба жили среди низменных и порочных людей, в дуэте много говорилось об обмане, лицемерии и банальности, которая окружала их. Это была резкая обличительная песня, и она давала такое замечательное представление о чувствах влюбленных и отвратительное представление о мире, в котором они оба страдали!

Вивиан слушала и не верила своим ушам. Ее дядя пел дуэтом с итальянской певицей?

— Ты не слышала, как поет твой опекун? — спросила Луиза. — Я не знаток, но не представляю, чтобы его можно было слушать без волнения. Думаю, у него, скорее всего, баритон — это мрачный голос, но в нем чувствуется теплота, и он прекрасно оттенял сопрано Фарруччи, которой приходилось сдерживать себя в помещении, иначе потолок бы не выдержал. Она пела так прекрасно, ее голос напоминал весну, которая наступает безо всяких усилий. Правда, я не могу описать то впечатление, которое оба произвели, но все были просто потрясены, казалось, что все затаили дыхание. Мы пришли в такое восхищение, что, когда дуэт закончился, никто не шевельнулся и не заговорил. Твой опекун воспользовался тишиной, низко склонился к руке Фарруччи, а потом заговорил так, чтобы все слышали. Он сказал, что не ожидал, когда прибыл сюда, что удостоится чести петь вместе с нею. Его время почти истекло, и его присутствие требуется в другом месте. Ему очень жаль, но он должен попрощаться. Она грациозно наклонила голову и не сказала ни слова, затем я увидела, как оба обменялись молниеносным взглядом, в котором светились победа и радость. Он встал и покинул комнату, едва кивнув хозяйке. Он не выразил ей никаких сожалений и исчез!

Так что герцогиня получила сполна, а Фарруччи великолепно выступала весь оставшийся вечер. Все говорили, что ее голос еще никогда не звучал так прекрасно. Я заметила, что не одна из дам призадумалась, а позднее, когда мы сели за стол, еще больше женских голов было занято мыслями о твоем опекуне. Этого не произошло бы, если бы он остался и вежливо играл роль джентльмена.

Ты не жалеешь о том, что не пришла и не увидела, какой твой дядя «закоренелый злодей»? Внешне он был очень спокоен, моя дорогая Вивиан. Правда, его рука дрожала, когда он стал играть на фортепиано. Думаю, он едва сдерживал гнев, ибо я заметила злой блеск в его глазах. Он кажется мне опасным человеком.

— Меня не волнует, что он за человек, — пожала плечами Вивиан, — но мне хотелось бы, чтобы как джентльмен он больше заботился о достоинстве своей фамилии.

На лице Луизы появилось удивление.

— О, не сомневаюсь, граф никогда не позволит, чтобы хоть тень этого события легла на тебя или твою тетю. Моя дорогая, ты не должна обижаться на то, что он ищет иного женского общества, помимо своей племянницы и старой дамы! С тем условием, что он отныне будет вести себя осторожно.

Вивиан пыталась скрыть свои чувства от Луизы, но этот случай еще больше отдалил ее от опекуна. Ей было стыдно за него, она почему-то считала, что его связь с певицей принизила ее, хотя ей было бы трудно объяснить причину этого Луизе или даже себе.

Жюль в конце концов пришел вместе с Бомарше на обещанный ужин. Правда, он был несколько рассеян, так как получил записку от маркиза де Лафайета, который, даже будучи больным, придумал новую затею, как сбить англичан со следа: в марте он собирался посетить Лондон. Повод оказался правдоподобным, поскольку его дядя был представителем Франции при дворе Георга III. Ему не запретят высадиться на английский берег: Лондон оказался в слишком щекотливой дипломатической ситуации, чтобы поставить на место одно из самых могущественных семейств Франции. Жюль одобрил этот план, ему было интересно, как далеко Лафайет предпочтет углубиться на территорию вражеской страны. Если он согласится, например, осмотреть военно-морской флот в Гринвиче, тогда его неизбежно заклеймят как шпиона. Жюль не знал, станет ли маркиз таким образом подвергать риску свою честь.

Ужин удался, ибо его подопечная вела себя прекрасно, а Бомарше явно забавлял ее. Онорина де Шерси также, видно, была рада, что за ее столом сидит великий драматург. Однако вскоре она почувствовала недомогание и объявила, что уходит, предоставив графу вместе с мадемуазель де Шерси право ухаживать за гостем.

Бомарше сказал, что наслышан об игре Вивиан, и попросил ее исполнить что-нибудь. Жюль тут же заметил, как она с сомнением посмотрела на него. Чтобы избежать неловкой ситуации, он сказал:

— Мадемуазель, вы нас премного обяжете, если согласитесь сыграть.

Скрывая удивление, она первой вошла в музыкальную комнату, где граф открыл для нее фортепиано и сел у камина напротив Бомарше. Он видел свою подопечную в профиль, когда та застыла, склонив голову и держа пальцы на клавишах.