Книга Вещий Олег - Борис Васильев

Сигурд промолчал, и они разошлись. Эта пара и впрямь была знатоками перевалочного дела: Хальвард не рисковал по мелочам. Они постоянно пропадали на волоке, и Сигурд их не видел. Но на сердце было неспокойно, хотя умом он понимал, что никакой личной вины у него нет: вятичи были опытными воинами, и он всего лишь оказался удачливее, защищая собственную жизнь.

Урмень тоже не сидел сложа руки. Под его началом ватага прорубила две просеки по обе стороны волока для конных дозоров и начала устройство завалов и засек на боковых тропах, когда неожиданно, не оповестив гонцом, сверху пришел Олег с дружиной под началом Зигбьерна. Хотел нагрянуть вдруг, застать врасплох, был непривычно суров, но, осмотрев работы, заметно смягчился. А Зигбьерн, улучив минуту, шепнул Сигурду:

– Скажи побратиму, чтобы готовил добрый пир. Гнева не будет.

На пиру, о котором позаботился Одинец, Олег впервые улыбнулся и поднял кубок во здравие княжича Урменя. Казалось, стал прежним: шутил, советовал молодым есть побольше веприны, но Сигурд понимал, что конунга что-то гнетет, чувствуя не столько перемену, сколько начало этих перемен. Казалось, будто по-молодому веселый конунг русов впервые ощутил непомерную тяжесть взятых на собственные плечи забот, не привык к ним, еще прилаживался, примеривал, прикидывал, как должен вести себя вождь огромных сил, а не конунг затерянного в лесах маленького племени русов. И встал из-за стола раньше, чем обычно, позвав с собою Зигбьерна и Сигурда.

– Рассказывай.

Сигурд откровенно рассказал все, что позволило ему побрататься с атаманом Урменем. И отдельно – последнюю свою беседу с человеком Хальварда.

– Опять – Хальвард, – усмехнулся Зигбьерн. – Куда ни шагнешь, везде натыкаешься на его руки.

– Хальвард обеспечивает мою мощь больше, чем вся твоя дружина, – сухо заметил Олег.

И это было новым. Олег и Зигбьерн дружили с детства, во многих битвах меч Зигбьерна спасал Олега, а щит Олега прикрывал Зигбьерна. В конунге что-то менялось, но Зигбьерн только молча поклонился, выразительно глянув при этом на Сигурда.

– Я иду в Смоленск, – сказал Олег. – К концу лета туда подтянутся все мои силы. Ты вернешься в Старую Русу.

– Ты не возьмешь меня с собой, конунг? – спросил Сигурд, наивно пытаясь скрыть нахлынувшую на него радость.

– Тебе следует быть поближе к княжичу Игорю. И – к Неждане: у нее очень малая дружина.

– Вряд ли один меч Сигурда усилит ее, конунг, – осторожно произнес Зигбьерн.

– У нас нет сил. Ты это знаешь.

– Повели княжичу Урменю сопровождать Сигурда.

– Урмень – сын князя Воислава. Я не могу отдавать повеления славянам. Пока – не могу.

Это «пока» прозвучало столь значительно, что все замолчали. А слово продолжало звучать, и чего в нем было больше – угрозы, тайного намека или простого хвастовства, – Сигурд понять не мог. И сказал, чтобы только избавиться от возникшего в нем недоброго предчувствия:

– Если позволишь, я попрошу побратима Урменя сопровождать меня в Старую Русу, конунг. У него – четыре десятка молодых, но бывалых воинов.

– Здесь эти четыре молодых десятка едят дичину, а в Старой Русе их придется кормить запасами конунга, – сказал Зигбьерн. – Как посмотрит на это Ольрих?

– Так, как скажу я, – буркнул конунг. – Сигурд передаст ему мое повеление.

– Ты уверен в своем славянском побратиме? – спросил Зигбьерн.

– Он считает, что я спас ему жизнь.

– Ты в самом деле спас его.

– Все было подстроено, Зигбьерн. Я рассказывал, как именно.

– И ты думаешь, что люди Хальварда оставили бы Урменя в живых? – усмехнулся конунг. – Кто метит сразу в двух зайцев, не попадает ни в одного.

И это Сигурду было неприятно слышать. Им играли, как шахматной пешкой, и то, что пешке удалось выйти в ферзи, – всего лишь случайность. Тот таинственный рус ни разу не видел, как Сигурд ведет бой, но хорошо знал о его искалеченной руке.

– Было бы куда проще свалить нас топорами вятичей поодиночке, конунг.

– Кто знает глубину замыслов Хальварда, – улыбнулся Олег. – Я – не знаю и не хочу знать. – Он помолчал. – Ты привезешь княжича Игоря в Смоленск под защитой Урменя и твоих варягов.

– Я не знаю дороги в болотах, конунг.

– Луна в полнолуние указывает путь, если держать все время на нее. – Конунг внезапно замолчал. – Впрочем, к тебе придет проводник.

– Когда мне его ожидать?

– Когда умрет князь Рюрик.

Сердце Сигурда сжалось от боли. На лбу вдруг выступил пот, язык скорее пролепетал, чем произнес:

– Моя клятва, конунг. Ты обрекаешь меня на бесчестье?

– Рюрик стар, слаб и болен, Сигурд. Я имел в виду только это, и ничего иного.

– Благодарю тебя, мой конунг.

– Мне нужны твои внуки, Сигурд. – Прежняя открытая и теплая улыбка появилась на лице Олега. – Ешь побольше веприны, в Киеве мы справим твою свадьбу.

3

Олег был убежден, что держит в руках все нити, что знает все концы. Но он знал только то, что ему сообщали, облекая известия в такую продуманную вязь, что у конунга создавалось впечатление истины, исчерпанной до дна. Не потому, что сознательно стремились обмануть: так уж сложилось. Сильный и проницательный отец Ольбард Синеус, отрочество, проведенное в заложниках у Рюрика, удачливая молодость, уверенность в себе и своих друзьях – все вместе исключало представление о придворных шепотках, связях, скрытности, недосказанности, а то и лукавстве. Нет, никто вроде бы и не пытался плести свои сети: просто окружение жило привычной, давно сложившейся жизнью, полагая – кто искренне, а кто и своекорыстно, – что безопасность наследственного конунга не требует исчерпывающих обстоятельных докладов. У каждого были свои заботы, свои хлопоты и свои тайны, но все вместе работало, как давно отлаженный механизм. Так, например, самоуверенный и убежденный в точности своих расчетов Олег был бы неприятно поражен, узнав, что вездесущий Хальвард давным-давно, еще с первой горячей юношеской ночи, не только знал об Альвене, но и частенько навещал ее, делая это куда более осторожно, чем его молодой конунг.

Они не были любовниками: Хальвард ни при каких условиях не рисковал доверительным расположением Олега. Но испытывали друг к другу весьма теплые чувства: Альвена никогда не забывала, что именно Хальвард осторожно и ловко сблизил ее с юным конунгом, а суровому боярину искренне нравился ее острый, по-женски проницательный ум и до сей поры нерастраченное чутье дозволенности. Беседы с ней всегда доставляли ему удовольствие и множество мелких, но чрезвычайно важных сведений, которые он выуживал хорошо продуманными вопросами.

– От войн больше всего страдают женщины, – разглагольствовал он за легким ужином. – Мужчины только переселяются в иной мир, а женщинам остается тоска и бесприютная старость. Ты веришь в иной мир, Альвена?