Книга Легенды московских кладбищ - Игорь Оболенский

Великий артист знал, что говорит — в 1988 году он пережил клиническую смерть. «Ленком» тогда находился на гастролях в Германии, и местные медики сумели спасти русского артиста. Еще шесть лет он имел возможность выходить на сцену и появляться на экранах.

А потом наступило 29 января 1994-го. О последнем дне Леонова вспоминала его жена Ванда: «Этот день был тяжелым. Андрюша (сын актера. — Прим. И.О.) утром за мной заехал — мы собирались на рынок. Женя обычно в это время уже вставал, а тут он лежал. Я к нему подошла, говорю: „Женя, мы на рынок собираемся“. Он: „Купите мне чего-нибудь вкусного“. Приехали мы с рынка, сели за стол кушать, и он вдруг говорит: „Ванда, ты почему мне ничего не купила?“ И лицо у него было такое сердитое-сердитое. Я говорю: „Женя, ну что ты, я тебе цыпленка купила, то, другое, третье“. Но он ничего не стал есть, а потом сказал: „Я не могу взять себя в руки“. Потом я легла отдыхать — у меня очень сильно болела голова. Я лежала в другой комнате, но слышала, что он как-то подозрительно кашлял: кхэ-кхэ… как будто хотел прокашляться, но не мог. Потом он зашел в комнату и сказал: „Сейчас Андрюшенька появится, надо будет собираться в театр“. Надел рубашку, стал переодевать брюки — театральный костюм у него был дома — и вдруг пошатнулся и упал. Я думала, что он на штанину наступил. Закричала: „Женя, ты что?“ — подбежала к нему, а он выпрямился — и все. В одну секунду его не стало. Приехали врачи, сказали, что это — тромб».

Известие о смерти любимого актера потрясло страну. Вечером в “Ленкоме” давали “Поминальную молитву” — великий спектакль Марка Захарова. Леонов должен был играть главную роль. Когда зрителям сообщили, что спектакль не состоится по причине смерти актера, ни один билет не был сдан в кассу.

Спустя несколько лет я познакомился с драматургом Григорием Гориным, чьи пьесы украшали репертуар “Ленкома”. И Григорий Израилевич сказал, что настоящий актер не умирает. Вот и в тот день, когда в новостях сообщили о смерти народного артиста СССР, один из мальчишек удивился: “Как умер? Ведь сегодня вечером Вини-Пух (этого мультяшного героя блистательно озвучил Леонов) идет в гости”.

* * *

Имя писателя Валентина КАТАЕВА (1897–1986) уже звучало во время нашей прогулки. Автор повести «Белеет парус одинокий», без сомнения, был одним из самых интересных сочинителей прошлого века. О человеческих качествах Катаева остались разные мнения. Великий Иван Бунин, которого сам Валентин Петрович считал свои учителем, писал в «Окаянных днях»: «Был В. Катаев (молодой писатель). Цинизм нынешних молодых людей прямо невероятен. Говорил: “За сто тысяч убью кого угодно. Я хочу хорошо есть, хочу иметь хорошую шляпу, отличные ботинки…”»

При этом мы уже знаем благородное решение Катаева не ставить свое имя под романом «Двенадцать стульев», который написали его друзья по придуманному им сюжету. А еще был журнал «Юность», основанный Катаевым, было письмо Брежневу с просьбой не реабилитировать Сталина.

Творческая деятельность Катаева продолжалась 76 лет! Вдова Валентина Петровича Эстер Давыдовна (1913–2009) пережила мужа на 23 года. Я видел ее прогуливающейся по аллеям писательского поселка в Переделкино. Подойти не решился, но понимал, что вижу историю.

* * *

Могилу Клавдии ШУЛЬЖЕНКО (1906–1984) нельзя не заметить — по синему платочку, который, в память великой песни певицы, всегда повязан на ее памятнике.

При том, что любимым цветом самой Клавдии Ивановны был розовый. В ее квартире в доме, что возле станции метро «Аэропорт», все было в розовом цвете — занавески, скатерти, чехлы на мебели. В конце жизни Шульженко уже не выступала. При этом была гордой женщиной и, несмотря на то, что нуждалась, категорически отказывалась от финансовой помощи, которую предлагали ее молодые коллеги. Но у певицы была плохая память, и друзья этим пользовались. Например, Алла Пугачева оставляла деньги под скатертью. На другой день Шульженко удивлялась: «Ой, какая стала плохая память — прячу деньги и забываю куда. Но зато так рада, когда их нахожу!»

Нани Брегвадзе рассказывала мне, как была в гостях у Шульженко. Обратив внимание на то, что Клавдия Ивановна ставит на стол красивую посуду, раскладывает серебряные приборы, не удержалась от вопроса: «Вы кого-то ждете?» На что хозяйка дома ответила: «Деточка, пока я жива, сама должна всем этим пользоваться. Почему нужно только для гостей делать что-то особенное».

Последние годы легендарная певица прожила очень скромно. Государство платило ей 270 рублей пенсии, которых женщине, привыкшей к достатку (продукты и непременно свежую клубнику она, не желая унижаться перед директором «Елисеевского» магазина, покупала только на рынке), конечно же не хватало. Приходилось распродавать драгоценности и антиквариат, который собирала всю жизнь.

Когда в 1984 году она в последний раз уезжала в Центральную клиническую больницу на Открытом шоссе, в квартире оставались лишь две особо ценные вещи — диван красного дерева, купленный у Лидии Руслановой, и рояль Дмитрия Шостаковича, который композитор проиграл в карты. Самой же дорогой вещью хозяйка считала несессер с французскими духами. Даже в военные годы, скрываясь в бомбоубежищах, Клавдия Ивановна забирала этот несессер с собой. Не расставалась с парфюмерией и перед смертью.

Нелады были с памятью. Первый звонок прозвенел на юбилейном концерте Шульженко, состоявшемся в Колонном зале 10 апреля 1976 года. То ли от волнения, то ли еще по какой причине, она вдруг забыла слова одной из самых популярных песен своего репертуара — «Три вальса». Телевизионная запись концерта позволяет и сегодня увидеть, как после начальных слов первого куплета «Помню первый студенческий бал» певица сбилась и начала импровизировать. И хотя потом слова вспомнились и песня была допета до конца, больше «Три вальса» Шульженко не исполняла. А вскоре и вообще перестала выступать.

Под конец жизни она неожиданно полюбила слушать свои записи, и каждый день ставила пластинку то с «Синим платочком», то с «Давай закурим». Раньше же, когда кто-то, желая сделать ей приятное, заводил патефон с песнями певицы, Клавдия Ивановна вздыхала: «Боже, как мне надоела эта Шульженко».

Если были силы, певица принимала приглашения молодых исполнителей на их концерты, участвовала в телевизионных «Голубых огоньках», бывала в Доме работников искусств. Последний раз она пришла сюда на встречу Нового, 1984 года, ставшего для нее последним. В тот вечер она много улыбалась, шутила, вспоминала, как в 1953 году ради новогоднего капустника в ЦДРИ отказалась выступать перед Василием Сталиным («По Конституции я тоже имею право на отдых», — ответила Шульженко по телефону на звонок генеральского адъютанта), и только смерть самого Сталина спасла ее от неизбежных «оргвыводов».

Отношения с сильными мира сего у певицы дружескими не были никогда. Властьимущие платили не желавшей ничего просить певице взаимностью. Кроме разве что Леонида Брежнева, который, тоже выходец с Украины, неизменно приветствовал Шульженко словами: «О, здравствуй, хохлушка!»