Книга Темные дороги - Тони О'Делл

Глаза у меня наполнились слезами. Нет, комнату я тоже хотел. А как же. Только думал, она и так моя.

Справившись с рыданиями, я провизжал, что каждый ребенок в Америке, за исключением меня, получает на Рождество Расхитителя Могил и что ни у кого еще не было такого паршивого дня рождения, как у меня сегодня.

«Ну и влетит же мне сейчас», – успел подумать я, прежде чем броситься вон из дома. Перебежал дорогу, пересек вырубку и уже почти скрылся в лесу.

К моему удивлению, папаша не отставал. Вообще-то, если надо кого поймать, толку от бати чуть. Две-три попытки – и он затаивается на диване, словно большая кошка в высокой траве саванны, и ждет, когда жертва потеряет бдительность.

А из меня бегун никакой. Я и тумаки-то огребал, потому что никуда не спешил. Не видел смысла. Так и так получишь по башке, зачем уродоваться? Но сегодня все было по-другому, мы оба это знали. Я как будто убегал не от родителя, а от своей жизни. И чувствовал, что без погони не обойдется.

Старался я, наддавал, вырвался вперед и вдруг – раз! – запутался в собственных ногах. Ну вылитый дурачок из фильма ужасов. А папаша тут как тут. Схватил меня за руку, размахнулся… Хорошо, не в лицо попал, а в грудь. Я так и сел. Прямо на черный язык. Так у нас называют выход соли на поверхность, он черный из-за угля.

Весь холм из-за таких языков будто в струпьях. Я еще волновался, не вредна ли эта соль для оленей. Когда-то мне было их очень жалко: налижется тупая скотина соли и копыта отбросит. И только потом понял: инстинкт их всегда оградит, даже если разум спасует, инстинкт подскажет: это яд.

Папаша меня поднял, поставил на ноги и ударил еще раз. По лицу. Я знал, что так и будет. Знал: он поставил себе цель и должен ее достичь. Снять напряжение. Лично я тут был как бы ни при чем. Я для него был не сын и как бы даже не человек, я для него был задача.

Потом папаша схватил меня за руку и поволок к дому Открыл дверь грузовика и втолкнул меня в кабину Я сидел смирно, хотя внутри у меня все так и тряслось.

На крыльце показалась мама и подняла крик. Пару минут они орали друг на друга. Я в перебранке не упоминался совсем. Мама разорялась, сколько сил она потратила, чтобы привести в божеский вид мой шкаф, а папаша в ответ вопил, что именно он построил эту гребаную комнату и если ей нужен дворец, то она не за того человека вышла замуж. Потом мама принялась причитать, что мороженое тает, а торт засыхает.

Перетрусившая Эмбер где-то пряталась. Ночью опять залезет ко мне в постель. Мне было очень не по душе, если она забиралась ко мне из-за того, что папаша побил ее, но я не возражал против совместного ночлега, если влетало мне.

Папаша внезапно оборвал крики и хлопнул дверцей машины. Мы отъехали. Вид у мамы был перепуганный. Помню, у меня мелькнула мысль: сейчас свернем на проселок и папаша меня пристукнет, а тело зароет в лесу. Мысль эта не поразила меня своей новизной и даже не очень расстроила. Не больше, чем весь этот мерзкий день рождения и сознание того, что все мы когда-нибудь умрем.

За рулем папаша не проронил ни слова. И по сторонам не глядел.

Наконец мы свернули с шоссе. Перед нами открылся целый городок из серых зданий с потеками ржавчины, пустых и мрачных. Вокруг зданий простиралась зараженная территория, не меньше десяти акров, а вдоль дороги на милю тянулась колючая проволока с ярко-оранжевыми надписями ОПАСНО и ВХОД ЗАПРЕЩЕН. Запретительные таблички были сплошь усеяны дырками от выстрелов.

– Карбонвильские водоочистные сооружения, – вдруг рявкнул папаша. Я даже подпрыгнул от неожиданности.

Разумеется, я знал о существовании станции водоочистки. Все вокруг знали. Ее спроектировали для регенерации кислых шахтных вод, поступающих из близлежащего заброшенного комплекса № 9. Чтобы они снова стали пригодными для питья. Комплекс № 9 также был мне хорошо известен. Это первая шахта, на которой довелось работать дедушке, он нам про нее все уши прожужжал, причем говорил про ее штреки так трепетно, словно это не шахта, а женщина.

Станция проработала по назначению всего год, потом что-то пошло не так и надзорные органы ее закрыли. И вот уже лет двадцать пять то, что от нее осталось, служит памятником бессмысленной попытке исправить природу.

Папаша свернул на обочину. Вышел из машины и направился куда-то. Я автоматически последовал за ним.

Перед парой десятков небольших серых кирпичных домиков, беспорядочно разбросанных перед колючей проволокой, мы остановились.

Папаша присел на корточки, сделавшись ниже меня ростом, и повел перед собой рукой:

– Здесь прошло мое детство.

Он это серьезно? Мне всегда представлялось, что он провел детские годы там, где жили бабушка с дедушкой. Восхищаться там особенно нечем, но это приличный, добротный дом.

Поначалу я никак не мог понять, что выражает его лицо. Не боль и не злость, это точно. Но и не умиление, не тоску по старым временам, как в случае с дедушкой. Тот только и вспоминал всякие жуткие места, где когда-то отметился, а куда-нибудь на пикник его было не вытащить. Жалости к самому себе, горемычному, я в папаше тоже не приметил. Скорее была гордость, но без самодовольства, приятие случившегося, но без перебора возможных вариантов развития событий. Какое-то понимание пришло ко мне только по возвращении домой, когда я улегся на новых простынях в своей новой комнате и синяки на лице и груди отозвались привычной болью. Конечно, жизнь у бати сложилась неудачно. Но он не озлобился.

Раньше суть дней рождения заключалась для меня в торте и подарках. В тот год я понял, что суть их в другом. В том, что выжил.

Года четыре назад папаша затеял новую пристройку. Вбил себе в голову, что ему нужна своя комната с телевизором. Чтобы без детей. Они с дядей Майком так ее и не закончили, успели только новую стену поставить взамен старой. От их стройки во дворе остался валяться деревянный каркас и несколько рулонов розового теплоизолятора. Я их продал вместе с досками через месяц после смерти бати.

Дядя Майк был прав. Карниз и наличники надо покрасить, а то дерево начало гнить. На крыше не хватает двух черепиц. Да и на земле найдется работа, вон листья все сливы забили. И надо, наконец, разобраться с огрызком антенны.

На верхней ступеньке крыльца сидела Джоди с блокнотом. Трехрогий Спаркл и Желтяк с головой-шлемом, которого я ей купил, чтобы держала рот на замке, расположились по обе стороны от нее.

– Что это ты делаешь? – спросила сестрица.

– Составляю список дел, – ответил я. – А ты чем занята?

– Это я составляю список, – не согласилась Джоди. – У тебя и бумажки с собой нет.

– Мой список в голове, – объяснил я. – А ну-ка покажи мне свой.

Она протянула мне листок.

ПАКАРМИТЬ ДЕНОЗАВРОВ

ПРИБРАТЬСЯ В МАЕЙ ПАЛАВИНЕ КОМНАТЫ

СЛОЖИТЬ БЕЛЬЕ

НАВЕСТИ ПАРЯДОК ВО ДВОРЕ