Книга Бродяга: Побег - Заур Зугумов

Как потом пояснил нам один старичок каторжанин, еще два дня назад людей здесь было в три раза больше, но в каком-то порту их согнали на берег. «Так что вам еще повезло, братки, — продолжал он тихо и с некоторой опаской, свойственной людям, долгое время проведшим в заключении, — а то и места этого вам бы было не видать!» Я чуть не рассмеялся ему в лицо, но взгляд Француза вовремя остановил меня.

Под словами «это место» имелся в виду, конечно, не номер в отеле «Риц», а относительно сухая, если не считать того, что она была сплошь пропитана потом бедолаг, половинка двери, на которой мы, умудрившись примоститься, коротали столь «приятное» путешествие по одной из самых больших рек нашей необъятной родины.

Но прежде чем отправиться в этот странный вояж, в трюм поместили еще около двадцати человек. Прибыли они то ли из порта Ванино, то ли из Советской Гавани, точно не помню, но зато помню их лица — они были радостны, и мы с Французом могли их понять. Один из вновь прибывших все шутил: «С корабля — в „столыпин“, из „столыпина“ — на корабль». Другой ему вторил. Вот такая «веселая компания» собралась в трюме.

Одни уже были готовы вот-вот предстать пред лицом Божиим, другие об этом даже и не думали, но шутили и те и другие, потому что веселый кураж компании арестантов — это первое лекарство от любых болезней, даже от смерти.

Как ужасно было сидеть, а точнее лежать, в этом вонючем трюме день и ночь напролет, на узкой, пропитанной чьим-то потом доске! Как невыносимо непрерывно вдыхать смрадные испарения тел твоих товарищей по несчастью, нестерпимо страдать от гнойных ран, переломов и увечий — понять это может далеко не каждый…

Место в трюме, где мы находились, было небольшим. Основная же площадь была заставлена разным грузом, и нас от него отделяла проволочная решетка в палец толщиной. Точно такая же решетка была и над нами. Иногда в нее заглядывал часовой-конвоир, который охранял нас, но это все было для фортецалы, ибо любой из присутствующих здесь арестантов вряд ли смог бы даже просто подняться по трапу без посторонней помощи. В общем, видеть синеву неба, полет птиц, перемещение облаков, тучи и дождь было самым приятным в этом плавании.

Около десяти дней мы добирались до места нашего назначения. Эти десять дней можно было бы без труда изложить в отдельной главе, но она показалась бы не то что скучной, а скорее неприятной (я думаю, читатель меня понимает), поэтому я ограничусь лишь несколькими строками.

Плавание проходило круглые сутки, то есть без длительных остановок. Короткие же остановки в каких-либо населенных пунктах случались по три-четыре раза в сутки. Одно грузили, другое выгружали, и все это происходило прямо над нами. В такие моменты мы молча, как и положено грузу, лежали на дне трюма и наблюдали за всеми этими работами безо всякого интереса. Невозможно было как-то подстроиться под время работы палубной лебедки, чтобы хоть немного вздремнуть без шума и суеты, ведь мы не знали, где и когда будет следующая остановка, но и это было еще полбеды.

Я родился и вырос на море, на морскую качку я вообще никогда не обращал внимания, но речная, да еще в трюме этого чудовища, а по-другому я уже и не называл эту баржу, было совсем другое дело. Но, к сожалению, болтанка действовала не на одного меня так удручающе. Поэтому я почти ничего не ел, а у нас у каждого был выданный нам заранее сухой паек. По нему в принципе и судили арестанты — на сколько дней растянется этап. Нам с Французом сухой паек был выдан недели на две, и именно это действовало на меня прямо-таки убийственно.

В общем, никто ничего не ел, да и какому, хоть и самому изголодавшемуся, каторжанину полезет кусок в глотку в этом вонючем до одурения и душном, как в котле у дьявола, месте. Тех тридцать человек, которых мы застали в трюме, когда спускались, слава Богу, ссадили еще в Хабаровске. С остальными, которые шли этапом из Ванино, мы прибыли в местечко, где бурная Уссури впадает в левый рукав Амура.

Было прекрасное дальневосточное утро. Поднявшись на палубу, я увидел природу во всей ее красе. Величественный Амур и грациозную Уссури, а где-то вдали — знакомое очертание океана тайги.

На пристани нас ждал «воронок». Погрузившись неторопливо, мы не мешкая тронулись в путь. Дорога предстояла по лыжневке, но сразу чувствовалось, что машину ведет не солдат. Мы-то уже знали по опыту таежных командировок, что как водят машину лагерные асы, так ее по лыжневке не сможет провести больше никто. Иногда машина выезжала на почти открытую местность, и тем, кто сидел ближе к дверям, было видно величие таежной реки — Уссури. Но чаще машина шла по таежной дороге. Добирались мы до лагеря около двух часов, и, говоря откровенно, это было не худшее этапирование в «воронках», учитывая то, что мы были больны, а дорога проходила по таежной лыжневке.

Не берусь описывать то, как из вонючего трюма мы попали на панцирные шконари лагерного лазарета, это будет не совсем интересно. Но отметить то, что зона была воровская и встретили нас с Французом так, как и подобает в таких случаях встречать бродяг, я обязан.

В этой связи хочется сказать больше. Шпане, которая находилась в зоне, были известны в некоторой степени зверства, которые чинили над нами бляди в том лагере, откуда мы прибыли, а от этого мы, естественно, стали еще ближе и роднее тем, кто и сам не раз проходил через подобного рода сучьи прожарки.

Что такое человек? Только испытания могут определить или дать ясное понимание о личности. Но не просто испытания, а испытания тяжкие.

Глава 5

Дерсу Узала с особого режима

Лагерь, куда прибыл наш этап, находился в Уссурийской тайге, на том месте, где какому-нибудь богатому ведомству можно было с уверенностью строить санаторий. Вокруг лагеря необозримо тянулись с одной стороны первобытные леса, где росли красавцы кедры, пушистые ели да стройные сосны, а с другой — несла свои воды бурная красавица Уссури. Занимались местные жители рыболовством, сбором кедровых орехов и целебных кореньев, промышляли охотой. Стояла мертвая тишина, периодически прерываемая то клекотом орла, то рычанием медведя, то хохотом гагары. Запах трав, кореньев и леса, стоявший вокруг, буквально одурманивал.

По реке то и дело сновали в разные стороны пограничные катера, поскольку на другом берегу был Китай. Вдоль нашего берега, забравшись на крышу барака, можно было часто видеть пограничников с собаками, прочесывавших территорию. Но это не мешало некоторым китайцам нарушать границу. Их, правда, всегда отлавливали и почти всегда возвращали назад.

А причиной всему был корень жизни — женьшень, который рос в тайге и который очень трудно было найти. Порой для поисков не хватало человеческой жизни. Для китайцев было большой удачей, да что там, огромным счастьем найти хоть раз в жизни этот корень. В принципе и не только для китайцев. В нашем лагере в то время находился один старый каторжанин Архипыч, по прозвищу Доктор Айболит, он находил этот корень в тайге не раз.

По своей сути, лагерь был туберкулезной зоной, но, кроме «тубиков», здесь находились люди, до кондиции приморенные ментами или зверски изувеченные блядями. Никакой обязаловки относительно работы здесь не предусматривалось, да и самой работы, по большому счету, не было тоже. Имелся в лагере небольшой цех, где тот, кто хотел, шил перчатки или вязал сетки разного формата, вплоть до авосек. Другие же, обычно это были вновь прибывшие, выходили в тайгу в составе лекарственной бригады или, как мы звали ее про себя, «травкиной бригады». Старые, умудренные не только большим лагерным опытом, но и разбирающиеся в разных травах и кореньях каторжане показывали и объясняли, какие травы, коренья и плоды нужно собирать. Затем в зоне их тщательно сортировали для разных нужд и сушили.