Книга Zевс - Игорь Савельев

Посмеялись.

Шутки, шутки про баб, шутки просто, партизанский коньячок, и Кирилл даже не заметил, как перешли к неведомому делу:

– А французы тебе давали визитки?.. А сможешь принести посмотреть?..

Отмахиваясь слабыми отговорками («да там, кажется, почти и нет ничего, карточек пять… не знаю, не помню»), и все еще сводя дело к шутке слабеющим усилием воли, Кирилл понемногу выпадал в тихую панику. Зачем это надо?! Ведь в соответствующих отделах ОКБ и так известно, кто приезжал в составе делегации. Есть списки. Есть приглашения, документы на визу, все данные. Пожалуйста. Тон циничного дружеского стеба, верно взятый Циглинцевым, не позволил тогда Кириллу, замороженному паническими мыслями, сразу эти вопросы задать. И почему он?.. Почему не Татищев, как главный с «принимающей стороны»? (Хотя французы побывали, конечно, и у генерального, и их там даже скромненько угощали: отдельно – стол с генеральным, отдельно – стол с соками и фруктами.) При чем тут Кирилл, если он вообще ничего не решает?..

Вопросы плодились по мере того, как Кирилл оставил Циглинцева в его завешанном хоккеем кабинете, раздумывал на рабочем месте, раздумывал вечером дома, тягостно не решаясь делиться даже с Яной (хотя, как потом уже, запоздало, подумал, тут-то ее влиятельный отчим как раз и мог помочь). Он обязан, как сотрудник предприятия? Или это все-таки что-то вне должностных инструкций? То есть можно отказаться?.. Это вообще будет честно по отношению к гостям? А может, это, наоборот, как-то повредит общению «сверхзвуковых» отделов двух стран? Может, пойти сначала посоветоваться к Татищеву?.. Кирилл даже сделал попытку заговорить назавтра, но что-то держало его, как ложный стыд – жертву изнасилования.

В итоге, все-таки пошел, как на казнь, с неровной пачкой визиток, поблескивающих не тяжелым золотом, как карточки аналогичных соотечественников, а больше легкомысленными – как игрушки – красными и синими цветами.

Он мог оценить и профессионализм Циглинцева. Ничем, казалось бы, не заинтересовавшись и особо даже не глянув на «улов», тот сразу выудил одну ничем не примечательную карточку:

– А почему здесь российский номер?

Телефон на визитке действительно начинался на +7: больше ни единый знак не выдавал ничего российского.

– Не знаю… – оторопело ответил Кирилл. Он даже не помнил человека, давшего это ему. – А что это может значить?

Но Циглинцев уже не отвечал, гордо, будто нес тайное знание…

Но и Кирилл был не так прост.

Ощущая себя Джеймсом Бондом, а то и вовсе шпионом неизвестной родины, перед тем он сходил в техслужбу и отксерил визитки. Не то чтобы думал, что Циглинцев всерьез «зажмет» какую-то из карточек – а вдруг он захочет лишить Кирилла связи с неведомым французом, ха! – но… Так спокойнее. И смешнее. Смешнее ощущать себя в неведомой игре. Игра же оказалась еще более неведомой, и когда Циглинцев на неделе походя вернул визитки, Кирилл и без ксерокопий увидел лишнюю. Там была лишняя. Видят боги, у Кирилла не было никаких контактов с сотрудниками некой Gulfstream Aerospace, да еще и штат Джорджия, USA, прости господи… Естественный порыв заскочить к Циглинцеву и вернуть – сразу же, как обнаружил, – сменился ледяной паникой: что это значит?! Не может же быть простой ошибкой… Не может быть такого дикого непрофессионализма, что ему вернули чужое… Покручивая неведомую визитку, Кирилл почти уже всерьез просчитывал, что это: проверка? Провокация? Компромат? Например, эту карточку у него найдут… А может быть, сейчас зазвонит телефон, и неведомый менеджер Gulfstream Aerospace станет уверять, что они знакомы, обменивались контактами, «вы просто не помните»…

Пробы на роль Джеймса Бонда давались непросто.

Кирилл решил выждать. Потом и забыл.

Дни и месяцы тянулись, как тянулись теперь парижские пригороды, ничем, пожалуй, не отличаясь от московских (и все напрасно так жадно таращились в окна минивена) – разве что гнутыми прутьями по низу окон, окон вроде бы обычных химкинских панельных домов. Это потом Кирилл узнает, что строить «парижские балкончики» – обязанность градостроителей. Вся Европа слилась в сытой безликости, и фразу московской школьницы, умильно повторяемую в социальных сетях – «Фашисты дошли до IKEA», – можно применять уже везде…

Водитель ударил по клаксону.

Мальчики сигали через дорогу, как мальчики в большом теннисе.

Так вот, случай вскорости представился. Визитка неизвестного американца так и болталась где-то в ящике стола. То, что надо бы ее найти, Кирилл почувствовал еще с утра – неясно, как животные предчувствуют землетрясение. Все началось с того, что в отдел влетел Татищев и зачем-то стал с преувеличенным энтузиазмом, напирая именно на Кирилла, вспоминать, ах, как душевно погостили тогда французы, ах, надо бы как-то поддерживать с ними связь – «ты, Кирюш, никому из них не пишешь? – а вот надо бы, надо бы… Вы молодые, у вас… имейл! Вот этот был, парень твоего возраста, как его, – Луи?..»

И когда Циглинцев позвонил по внутреннему и попросил зайти, Кирилл уже был готов.

Он прошел по коридору подтянутый, собранный, и жаль, что не звучал саундтрек; ему было даже интересно, с чего Циглинцев начнет. Тот, впрочем, особо голову-то не ломал. Так без обиняков и сказал: а хорошо бы, чтобы ты не терял связь с зарубежными коллегами…

Кирилл мгновенно перешел в наступление. Американскую карточку он выложил, упиваясь моментом:

– Кто этот человек?

– Я не знаю…

– Как же не знаешь, если это ты мне дал эту визитку?..

Замысел Кирилла был иррационален и не вполне поддавался логическому объяснению – ну и что? – но, как ни странно, сработал. Циглинцев начал бледнеть, сереть, запинаться. Он еще долго лепетал что-то из серии «Не может быть», «Как же так», изумленно рассматривал обрезок картона. Противник был повержен и бессилен; ни о каких «просьбах» после такого удара речи быть не могло, Кирилл ткнул его в непрофессионализм, как в дверь лицом, и уходил гордо; больше никаких особых разговоров у них не было. И, казалось, уже не будет.

Кирилл никогда не имел дел со спецслужбами и даже не стал вникать, анализировать: что все это было. Попытка запугать? Попытка завербовать? Какого-то особого «страха интеллигенции перед КГБ», хрестоматийного, он никогда не испытывал, более того, относился с юмором – «да кому я нужен», но сейчас – ему были разве что любопытны эти открывшиеся крокодильи повадки: полное внешнее равнодушие и внезапные броски, какие-то даже иррациональные, которые тут же сменялись обратно тем же холодным внешним равнодушием, так, что жертва начинала сомневаться: а не привиделся ли весь этот бред. И вообще – ни страха, ни азарта. Там, где Кирилл вдруг ощущал себя попавшим в жернова больших политических интриг (как в разговоре с Чпонией), ему было крайне неуютно.

…На крыльце отеля их встречал Литовченко – Кирилл, занявшись чемоданами, и не сразу узнал его. Тощий студент конца девяностых, робкий карьерист, мальчишка с неясными усиками, – так Литовченко, наверное, хотел казаться старше. Раздобрел, обзавелся настоящими усами, хорошим костюмом. Стоял, раскинув руки навстречу «старым друзьям». Служащий отеля уже выкатывал специальную тележку, всю пересеченную высокими стальными прутьями: целый вагон воздуха, порезанного, как торт.