Книга Война за империю - Евгений Белаш

— Продолжайте, — без выражения проговорил генеральный секретарь.

— Во-первых, мне понадобится право и возможность отбирать лучших специалистов по всей стране. Из действующей армии и тыла. Во-вторых, мне понадобится много специализированной техники, которая не состоит на вооружении Красной Армии, или состоит в малых количествах. Может быть, даже придется обратиться за помощью к немцам. У них осталось много французских танков и бронемашин, которые Ротмахту только в тягость, а мне пригодятся.

— У вас хороший аппетит, — усмехнулся Сталин. Усмешка была очень нехорошей, недоброй, то ли с ехидцей, то ли со строгим укором. — Что еще?

— Третье, — Солодину захотелось зажмуриться, чтобы не видеть мрачного взгляда собеседника, но полковник переборол инстинктивное намерение. — Я буду формировать соединение, думаю, это будет бригада, для одной конкретной и очень специальной задачи. Поэтому соединение может быть… немного непохожим на шаблоны Красной Армии. В частности, я буду опираться на зарубежный опыт вообще и на свой в частности. И четвертое — это в общем производное от всего прочего. Нужен прямой выход на Генштаб, наркомат или хотя бы на близкие круги. В общем, на того, кто сможет быстро и оперативно решать проблемы. Ведь с ходу пойдут неувязки и придется перешивать организацию по ходу и на ходу… И никаких военных прокуроров, потому что неизбежно будут несчастные случаи, может быть даже смертельные. В таком деле от них не уйти, наверняка кого-нибудь намотает на гусеницы по дурости и разгильдяйству.

— Это уже пять. А не четыре, — раздельно произнес Сталин. — Вы плохо считаете, товарищ Солодин.

Мурашки пробежали по спине полковника. Генеральный секретарь посмотрел прямо ему в лицо, Взгляд Сталина ударил Солодина как молотом, словно в кромешной тьме внезапно включили огромный прожектор на пару миллионов свечей. Главный не шелохнулся, не сменил позы, но теперь он неотрывно, пристально смотрел на собеседника, не мигая, словно пронзая его насквозь тяжелым внимательным взором.

— Теперь представим, что вы действительно получили все потребное. Сколько времени вам понадобится, чтобы сформировать такую… бригаду?

— Сформировать ее можно и за месяц. Что же до полной боеготовности… Год.

— Это слишком много. Хватит ли вам четырех месяцев?

В душе у Солодина бушевал ураган эмоций. С одной стороны, Верховный говорил о его командирстве уже как о будущем факте. С другой же…

— Нет, товарищ Сталин, — коротко и решительно ответил офицер. — Никто не сможет достойно подготовить такую особую бригаду за четыре месяца.

— Не надо прятаться за 'никого', товарищ полковник, — жестко сказал Сталин, не отводя взгляда, давя им как прессом, — я спросил лично вас. Вы сможете или не сможете?

— Я не смогу, — ответил Солодин и подумал 'вот так я и закопал свою карьеру отныне и на веки вечные, аминь'.

Сталин не моргнул, не отвел глаз, но злая жесткая воля неожиданно покинула его взгляд. Остался лишь живой, почти человеческий интерес.

— Почему?

— Потому что я предпочитаю быть тем, кто скажет товарищу Сталину 'нет', чем тем, кто пообещает, а затем обманет товарища Сталина.

— Пообещает… и обманет — Главный повторил эти слова, будто смакуя их на кончике языка. Сравнение ему явно понравилось. — А сколько времени вы бы хотели получить?

— Шесть месяцев — это абсолютный минимум, чтобы просто сформировать полноценное соединение и наладить общее взаимодействие с… — полковник указал на папку с тремя листами. — А дальше каждая неделя учебы и сколачивания соединения пойдет в большой-большой плюс.

— Таким образом, минимум шесть месяцев, но лучше целый год… — задумчиво подытожил Сталин. — Товарищ Солодин, чтобы у нас не вышло недосказанностей. Вы понимаете, какова будет ваша личная мера ответственности? Если мы посовещаемся с другими ответственными товарищами, и они согласятся, что вам можно доверить это дело?

'К черту' — подумал полковник. — 'Откровенность так откровенность'.

— Да. Я буду отвечать карьерой, добрым именем и собственной головой. Без права на реабилитацию. Я готов к этому.

— Вы карьерист… — неопределенно протянул Сталин. — Иногда это бывает хорошо. Иногда плохо. Идите, нам нужно посоветоваться… с ответственными товарищами. Вас проводят в специальную гостиницу. И возьмите с собой эти документы. На досуге обдумайте их и напишите, какие сильные и слабые стороны этого проекта вы видите. Не тяните, время дорого.

Глава 17

И раз… и два… Три!!

Шанов опустил гирю на пол и несколько раз глубоко вдохнул. В открытое настежь окно вливался холодный воздух, старался добраться до обнаженного человеческого торса, но отступал под напором внутреннего жара спортсмена. Шанов любил гири. В последнее десятилетие этот снаряд несколько сдал позиции под напором немецкой моды на 'атлетизм', который делал упор на работу со штангой. Но полковник не соблазнялся западными веяниями и хранил верность проверенной временем классике.

Как обычно, хорошая разминка разогнала кровь по телу, прогрела мышцы. Но все-таки что-то пошло не так… Не было привычной легкости мыслей, готовности прямо сейчас совершить что-то значимое и полезное. Тренировка казалась какой-то неполноценной, усеченной, а в сердце будто угнездилось крошечное зерно некой потаенной тоски.

Шанов прошел несколько раз по комнате, глубоко дыша, словно промывая легкие свежим воздухом, махнул руками, потряс пальцами, готовясь к новому подходу. Щемящее чувство тревоги и тоски не отпускало, скорее наоборот, потихоньку росло. Спортсмен стиснул зубы и шагнул к гире, твердо намереваясь выгнать нежданную душевную хворь хорошей изматывающей серией толчков с груди. И едва не сел на пол прямо там, где стоял.

Перед глазами прошел огненный зигзаг, яркий, словно в темной комнате внезапно включили мощную лампу. Слабость накатила мгновенно, как волна от взорванной плотины — обложила тело ватой, забила уши, стиснула голову мягким и в то же время прочнейшим обручем. Руки затряслись мелкой, противной дрожью, которая сразу же перекинулась на ноги. Шанов сделал пару неверных шагов и присел на аккуратно застеленную кровать, изо всех сил давя поступающую панику и ужас. Комнату перед глазами повело, и офицер не сразу сообразил, что это всего лишь головокружение. Шанов с трудом сменил сидячее положение на лежачее, но яркий зигзаг перед глазами никуда не делся, мерцая, как зловещее северное сияние. Тоска превратилась во всеохватное чувство полной, беспросветной безнадеги.

Шанов был на войне, получал ранения, но никогда не испытывал ничего подобного. Тогда раны лишь придавали яростного желания жить. Сейчас же хотелось без промедления наложить на себя руки, просто перестать существовать.

— О, черт… — только и смог, что шепотом выругаться сваленный внезапным недугом офицер. — Опять?..

* * *

Путешествие 'Куин Элизабет' подходило к концу, пароход швартовался поздним вечером в Глазго. Раньше, в старые добрые мирные времена, это было бы праздничное, радостное событие, собравшее множество народа, газетчиков и фотографов. Теперь все оказалось иначе. Курс рассчитывался таким образом, чтобы последние часы пути пришлись на темное время суток, для уменьшения риска. Хотя противолодочная оборона отбила у немецких субмарин охоту подстерегать транспорты у самого берега, отдельные сумасшедшие подводники иногда испытывали удачу. Временами успешно.