Книга Доктрина шока - Наоми Кляйн

Эта глава аргентинской истории удивительным образом перекликается с массовым отрывом детей коренного населения от их семей в США, Канаде и Австралии, где их посылали в школы-интернаты, запрещая говорить на родном языке и избивая, пока они не «побелеют». В Аргентине 1970-х, без сомнения, государство пользовалось такой же логикой превосходства — на этот раз не расового, но превосходства политических убеждений, культуры и класса.

Один из самых наглядных символов взаимосвязи между политическими убийствами и революцией свободного рынка был продемонстрирован спустя четыре года после падения диктатуры в Аргентине. В 1987 году съемочная группа работала в подвале «Галериас Пасифико», одного из прекраснейших торговых центров Буэнос-Айреса, и внезапно обнаружила там брошенный центр пыток. Оказалось, что во время диктатуры Первый армейский корпус скрывал исчезнувших людей в недрах торгового центра; на стенах этой темницы все еще остались горестные записи давно погибших узников: имена, даты, просьбы о помощи.

Сегодня «Галериас Пасифико» — жемчужина торгового района Буэнос-Айреса — свидетельство того, что город стал столицей капиталистического потребления и глобализации. Под сводчатыми потолками среди роскошных фресок красуются бренды известных фирм: Christian Dior, Ralph Lauren или Nike. Их товары недоступны большинству жителей страны, но являются удачной покупкой для иностранцев, которые устремляются в этот город, чтобы воспользоваться преимуществами падения местной валюты.

Для аргентинцев, которые чтят историю своей страны, этот торговый центр является ярким напоминанием о былых испытаниях. Как на ранней стадии колониального капитализма новые стройки часто возникали на кладбищах местных жителей, так и проект чикагской школы в Латинской Америке в буквальном смысле слова построен на месте тайных лагерей пыток, где исчезли тысячи людей, веривших в иное будущее своей страны.

ГЛАВА 5 «НИКАКОЙ СВЯЗИ»: КАК ИДЕОЛОГИЮ ОЧИЩАЛИ ОТ ЕЕ ПРЕСТУПЛЕНИЙ

Милтон [Фридман] — живое воплощение истины» согласно которой «идеи имеют последствия».

Дональд Рамсфельд, министр обороны США, май 2002 г.

Люди сидели в тюрьмах» поэтому цены можно было отпустить на свободу.

Эдуардо Галеано, 1990 г.

Был короткий период, когда казалось, что преступления в странах южного конуса могут положить конец неолиберальному движению, дискредитировав его еще до того, как оно выйдет за границы своей первой лаборатории. После судьбоносного визита Милтона Фридмана в Чили в 1975 году обозреватель газеты New York Times Энтони Льюис задал простой, но болезненный вопрос: «Если чисто чикагская экономическая теория может осуществляться в Чили исключительно ценой репрессий, не должны ли ее авторы чувствовать свою долю ответственности за это?»

После убийства Орландо Летельера активисты вспомнили о том, что он призывал «интеллектуального архитектора» экономической революции в Чили к ответу за чудовищную цену этих мероприятий. В те годы каждую лекцию Милтона Фридмана прерывали цитатой из Летельера, и на нескольких мероприятиях, устроенных в его честь, Фридману приходилось пробираться в зал по запасному выходу.

Студенты Чикагского университета были настолько возмущены сотрудничеством их профессора с хунтой, что требовали провести академическое расследование. Их поддержали некоторые ученые, в том числе австрийский экономист Герхард Тинтнер, убежавший из Европы от фашизма и оказавшийся в США в 1930-х. Тинтнер сравнивал Чили при Пиночете с Германией при нацистах и проводил параллель между деятельностью Фридмана, поддерживающего диктатора, и деятельностью технократов, сотрудничавших с Третьим рейхом (в свою очередь Фридман обвинил своих критиков в нацизме).

Как Фридман, так и Арнольд Харбергер охотно приписывали себе экономические чудеса, которые совершали в Латинской Америке «чикагские мальчики». В 1982 году Фридман, с интонациями гордого родителя, заявил в журнале Newsweek: «"Чикагские мальчики"... сочетали выдающиеся интеллектуальные и практические способности... со смелостью и преданностью, позволявшей им воплощать свои теории». Харбергер говорил: «Я горжусь моими студентами больше, чем любыми моими работами, фактически, в группу «латинос» я вложил себя куда больше, чем в литературу». Но как только вопрос заходил о человеческой цене «чудес», совершенных этими студентами, оба теоретика немедленно заявляли, что не видят тут никакой связи.

«Несмотря на мое глубокое несогласие с авторитарной политической системой в Чили, — писал Фридман в колонке Newsweek, — я не вижу никакого зла в том, что экономисты дают практические экономические советы чилийскому правительству».

В своих мемуарах Фридман утверждает, что Пиночет на протяжении первых двух лет пытался управлять экономикой самостоятельно, и лишь «в 1975 году, когда инфляция все еще бушевала, а рецессия в мире породила экономический спад в Чили, — [только тогда] генерал Пиночет обратился к "чикагским мальчикам"». Но эта версия прошлого совершенно не соответствовала действительности: «чикагские мальчики» начали сотрудничать с военными еще до переворота, а экономические преобразования стали осуществляться с первых дней после захвата власти хунтой. А иногда Фридман даже осмеливался утверждать, что весь режим Пиночета — 17 лет диктатуры и десятки тысяч людей, прошедших пытки, — был вовсе не насильственным демонтажем демократии, а обратным процессом. «Если говорить о чилийском бизнесе, то по-настоящему важная вещь заключается в том, что свободный рынок позволил построить свободное общество», — говорил Фридман.

Через три недели после убийства Летельера одна новость заставила всех забыть про споры о связи преступлений Пиночета с движением чикагской школы. Милтон Фридман получил в 1976 году Нобелевскую премию по экономике за «оригинальные и весомые» труды о связи инфляции и безработицы. В своей нобелевской речи он заявил, что экономика — столь же строгая и объективная наука, как и физика, химия или медицина, поскольку она занимается бесстрастным анализом доступных фактов. Фридман начисто забыл тот факт, что его основополагающая гипотеза, удостоенная награды, ярко доказала свою ложность, о чем свидетельствовали очереди за хлебом, эпидемия брюшного тифа и заводы в Чили, закрытые при безжалостном режиме, который решился осуществить эти идеи на практике.

Спустя год произошло еще одно событие, повлиявшее на форму споров вокруг стран южного конуса: правозащитная организация Amnesty International получила Нобелевскую премию мира, преимущественно за смелую и энергичную работу, посвященную нарушениям прав человека в Чили и Аргентине. Разумеется, премия по экономике независима от премии мира, их присуждают разные комитеты и вручают в разных городах. Тем не менее, вручив две эти премии, самые престижные жюри в мире как бы вынесли свой вердикт: шок в камере пыток необходимо решительно осудить, но экономическое шоковое лечение заслуживает овации — значит, как саркастически писал Летельер, эти две формы шока «никак не связаны».

Шоры правозащитников

Эта интеллектуальная стена возникла не только потому, что экономисты чикагской школы отказывались признать какую-либо связь между их программой и применением террора. Проблема усугублялась тем, что на акции террора смотрели исключительно в узких рамках «нарушений прав человека», а не как на средство для достижения очевидных политических и экономических целей. Отчасти это объясняется тем, что страны южного конуса в 1970-е годы были не только лабораторией новой экономической модели, но также и лабораторией новой модели действия активистов: международного массового движения за права человека. Несомненно, это движение сыграло решающую роль в том, что удалось положить конец самым вопиющим нарушениям прав человека со стороны военных хунт. Но обращая внимание исключительно на преступления, а не на их причины, движение за права человека также способствовало тому, что идеологии чикагской школы удалось сохранить свою репутацию незапятнанной, несмотря на все, что происходило в ее первой кровавой лаборатории.