Книга Сталин. Битва за хлеб. Книга 2. Технология невозможного - Елена Прудникова

Так что продработникам проходилось решать сложнейшие экономико-психологические ребусы. А у них за плечами было лет по двадцать пять жизни, из которых от трех до шести приходилось на войну, церковноприходская школа и либо революционно-огнестрельная честность, либо уголовные привычки, либо обывательское шкурничество. Что хуже — вопрос философский…

…Призывать сибирских мужиков к государственному мышлению и рассказывать им о голодающих соотечественниках было равно бесполезно. Хлеб приходилось отбирать силой. Основными допустимыми[77]карательными мерами являлись товарная блокада, штрафы, конфискация имущества, потом сюда прибавилось взятие заложников.

Товарная блокада — вещь понятная. Селам, не выполнившим задание по продразверстке, не отпускались промышленные товары. Четвертая мера отражена в следующем документе.

Постановление № 59 губернской контрольно-инспекционной комиссии по проведению продразверсток в Ишимском уезде. Не ранее 21 декабря 1920 г.

«Мы, нижеподписавшиеся, члены губернской контрольно-инспекторской комиссии по госразверсткам в Тюменской губ… составили настоящее постановление на членов Жагринского сельсовета: председателя — Пережогина Александра Даниловича и членов — Пережогина Павла Еремеевича, Лунева Федора Федотовича и Пережогина Антона, что вышепоименованные граждане, служа в Жагринском сельсовете, до 21 сего декабря[78]не произвели раскладки разверстки хлеба по отдельным домохозяевам и разложить таковую при требовании губкомиссии отказались. Председатель сельсовета имел в настоящее время необмолоченного хлеба 7 овинов, в зерне — 60 пудов, ни одного фунта государству не вывез и вывозить отказался… Также члены Жагринского сельсовета исполнять разверстку категорически отказались.

Губкомиссия постановила: членов Жагринского сельсовета Пережогина Александра, Пережогина Антона, Лунева Федора арестовать и отправить в Петуховскую продконтору на работу в качестве заложников впредь до выполнения всех госразверсток по Жагринскому обществу, потом — члена совета Пережогина Антона — на 14 суток в административном порядке с лишением свободы»[79].

Ну да, мы-то думали, что если берут заложником, то непременно в концлагерь и непременно расстрел. Как видим, вовсе не обязательно. Интересно, почему Павла не тронули, а Антону присовокупили еще две недели отсидки? Может быть, первый все же решил сдать хлеб, а второй заехал в зубы кому-нибудь из начальства?

К особо упорным и сопротивлявшимся применяли такую меру, как конфискация. Кстати, в чем ее карательный смысл — еще большой вопрос. Вот что написано в распоряжении члена коллегии губпродкома Майерса:

«Вы должны твердо помнить, что разверстки должны быть выполнены, не считаясь с последствием, вплоть до конфискации всего хлеба в деревне, оставляя производителям голодную норму».

Ну и как это прикажете понимать? Чем эта мера отличается от разверстки — там забирают все, кроме нормы, и здесь тоже. Вариант ответа у меня один — за продукты, взятые по разверстке, платят деньги.

Конфискации имущества бывали самые разнообразные. Судя по документам, обычная мера — конфискация четверти имущества, реже — половины. В случае если человек оказывал вооруженное сопротивление или же организовывал других, могли взять все, но тоже весьма своеобразно.

Из циркуляра Ялуторовского уездного исполкома. 22 февраля 1921 г.

«2) У лиц, принимавших участие в бунте, конфисковать все их имущество…

Примечание: Имущество должно подвергаться конфискации лишь то, которое принадлежит лично участвовавшему в бунте, но не членов его семьи. При невозможности определить, какое имущество является имуществом семьи участника бунта (например, в отношении скота или инвентаря) и необходимо семье для поддержания ее хозяйства, определение причитающейся части семье производится вол-исполкомом или волревкомом и оставляется семье, а остальная часть конфискуется…»[80]

Когда я пытаюсь понять, как это выглядело на практике, воображение мне попросту отказывает.

Куда девали конфискованное? Продовольствие — на склады, в счет разверстки, а со скотом и инвентарем поступали по-разному.

Из доклада уполномоченного Тюменского губпродкома Ф. В. Сигуты. 27 ноября 1920 г.

«Конфискация имущества, согласно приказу № 6, у 39 человек, арестованных за противодействие государственным разверсткам и участие в контрреволюционном выступлении на этой почве, закончена[81]. Лошади, сани и упряжь из количества конфискованного раздаются Аромашевским ревкомом семьям красноармейцев и беднякам волости»[82].

Тут же рядышком стоит и проблема незаконных конфискаций. Если их признавали таковыми (а это случалось довольно часто), то имущество подлежало возврату, и тогда уже вставали на дыбы получившие его бедняки. Завязывались узелки счетов, которые начнут разрубаться, едва только в Тюмень придёт Западно-Сибирское восстание.

Ещё одна проблема — хранение. Крестьяне по всей стране были возмущены тем, что отобранный хлеб лежал кучами и гнил. Да, бывало, что лежал и гнил, и взятый скот погибал, и картошка мерзла. Не всегда — но каждый такой случай тысячекратным эхом отдавался по деревням. Конечно же, злобные большевистские власти гноили продовольствие намеренно и от каждого испорченного пуда испытывали большую и чистую радость.

Из протокола совещания продработников Ишимского уезда. 23 декабря 1920 г.

«Если так пойдет дело с подачей вагонов и тары, хлеб рискует остаться на ссыппунктах. Принимая во внимание, что хлеб урожая 20 года весьма низкого качества и ссыпается со снегом и льдом, потому что не вовремя производится обмолот (а может, еще и чтобы весил побольше? — Е. П.), при дальнейшем отсутствии тары при первой оттепели нам грозит ужасная катастрофа. Хлеб может загореться. И таким путём не исключается возможность, что весь хлеб в количестве до 1,5 миллионов пудов будет испорчен… Мы далее сейчас не можем сказать с уверенностью, что хлеб уже не горит, так как проверить его при помощи щупа нет возможности, ибо щуп невозможно загнать далее на 3 аршина в глубину, потому что внизу хлеб смёрзся…»[83]

А ведь такое безобразие не утаишь, и крестьяне — которые сами и свозят хлеб со льдом, не продотрядовцы же им подкладывают! — тут же начинают кричать, что зерно горит и нечего брать, раз сохранить не умеете.