Книга Начало России - Валерий Шамбаров

Но был один человек, способный рассеять сомнения, снять тяжесть с души. Государь велел седлать коней. Полетел туда, где внимательно и радушно встречали любого странника, хоть князя, хоть нищего. В Троицкую обитель к св. Сергию. Дмитрий волновался, переживал, и встреча скомкалась. Вроде, даже непонятно было, зачем приезжал. Но преподобный все понимал без слов. Остановил Дмитрия, заспешившего в обратный путь, пригласил к простенькой трапезе с братией. А за столом вдруг сказал, отвечая на незаданный вопрос: «При сей победе тебе еще не носить венца мученического, но многим без числа готовятся венцы с вечной памятью». Скромный, сугубо мирный монах говорил о победе, как о чем-то само собой разумеющемся. Впрочем, переспросил, действительно ли не осталось надежд разойтись без кровопролития? Предложил почтить Мамая «дарами и честью» – может быть, Господь, видя смирение государя, укротит ярость ордынского властителя?

Дмитрий пояснил, что уже делал это, «но он еще с большей гордостью возносится». Игумен кивнул: «Если так, то ждет его конечное погубление». Среди иноков великий князь приметил знакомые лица. Вспомнил их – два брянских боярина, Пересвет и Ослябя. Великолепные бойцы, поступившие на московскую службу, а позднее надумавшие удалиться от мира. Дмитрий был окрылен благословением преподобного, и как-то неожиданно для самого себя, по наитию, попросил дать ему бывших бояр «от твоего чернеческого полка». Св. Сергий будто ждал необычной просьбы. Призвал Пересвета и Ослябю, велел принести две схимы. Налагая их на иноков-богатырей, произнес: «Время вашей купли настало». Произнес тихо и просто, а смысл заставлял содрогнуться. Речь-то шла об искуплении души. А путь к искуплению показал Сам Христос. Через смерть «за други своя»…

20 августа войска выступили из Москвы. Их собралось столько, что одной дороги было мало, выплескивались из Кремля по трем. Владимир Андреевич повел часть полков на Серпухов, Дмитрий Иванович и белозерские князья возглавили две колонны на Коломну. На Оке присоединились тарусские, оболенские князья, ратники из Мурома, Мещеры. С горсткой дружинников появился и князь, которого никак не чаяли тут встретить, Федор Елецкий. Он-то вообще считался подданным Литвы, а жил в Диком Поле, считай что в пасти у Орды. Но не испугался гнева ни хана, ни Ягайлы. Стряхнул с себя страх, решился встать за родное, исконное. За русское! Общий порыв был настолько высоким, что на битву решили идти даже некоторые женщины. В мужском наряде ехала с отцовской дружиной дочь стародубского князя Дарья Андреевна. В колоннах бойцов затерялась и княжна Феодора Пужбольская [73].

К сожалению, не все думали, как они. Михаил Тверской предпочел забыть клятву совместно бороться с татарами. Опять азартно высчитывал – против Орды и Литвы москвичам не сдюжить. Вот и придет его черед, исполнятся мечты… Тесть Дмитрий-Фома прислал только суздальский полк, нижегородцев придержал, не было и его брата, Бориса Городецкого. Ордынцы уже дважды разоряли их владения, а государь не помог – воевал с Бегичем. Князья рассудили, что теперь Дмитрию Ивановичу не грех повоевать без них, лучше они прикроют собственные уделы.

На Оке великий князь получил свежие донесения – Мамай предполагал выйти к этой реке «на Семен день», 1 сентября, назначил встречу Ягайле и Олегу Рязанскому. Стали известны дороги, которыми движутся неприятели. Дмитрий Иванович получил возможность уточнить планы. Из Серпухова и Коломны он распорядился стягивать рати в один кулак, у Лопасни. Здесь наладили переправы, перевозили воинов за Оку. «Сторожи» доложили и о том, что у Мамая на удивление много пехоты. Великий князь пришел к выводу, что и ему не помешает побольше пеших ратников. Отправил в Москву дядю, Тимофея Вельяминова, приказал дополнительно набрать ополченцев, поторопить отставшие отряды.

Дальнейший путь лежал через земли Олега Рязанского. Дмитрия в общем-то устраивал его нейтралитет. Что с него взять, под постоянной опасностью обретается. Только бы лукавый его не попутал, не потянуло выслужиться перед Мамаем. Чтобы не разбудить старую вражду, государь направил рать по самой окраине Рязанского княжества, строго-настрого запретил задевать жителей, тронуть у них хоть единый колосок. Но и маршрут выбрал такой, чтобы подстраховаться от непритностей. Армия растянулась по дорогам, отсекая друг от друга ордынцев, литовцев и рязанцев.

Навстречу врагу шагали уже не москвичи, муромляне и белозерцы. Шли те самые русские, которые первыми вспомнили, что они русские. Шли, чтобы исполнить тяжелый, но необходимый обряд воинского покаяния. Много нагрешили предки – ради корысти убивали и предавали братьев, разодрали Отечество, отдали иноплеменникам. Потомки шли каяться за них, искупать их и собственные грехи. А искупать, опять же, как научил русских Христос. Смертию смерть поправ.

И чем дальше шли, тем больше становилось богатырей, настроившихся на самоотверженный подвиг. Вдали поднялись клубы пыли, полки Дмитрия начали было изготавливаться к бою. Однако между войсками поскакали вестники, радостно кричали – свои. Выяснилось, что пришли два новых присяжника государя, Андрей и Дмитрий Ольгердович. С одним его полоцкая дружина, отряды псковичей и новгородцев, с другим брянцы. Растроганно обнимались: и впрямь, свои. Православные литовцы оказались более смелыми и более русскими, чем многие из русских. Возле самого Дона армию догнал еще один корпус, Тимофей Вельяминов успел вовремя, привел пополнения пехоты.

Да и на Дону обитало православное население, говорило по-русски и называло себя казаками. Давным-давно такое племя существовало на далекой Кубани, касаки или касоги. Его истребил Батый, карая за мятеж. Погромил и непокорных бродников, живших по Дону. Остатки касаков и бродников смешались, селились на Дону и его притоках, ловили рыбу, обслуживали речные перевозы [21, 99]. Драться они умели отменно, нанимались на службу и к татарским ханам, и к генуэзцам. Но вера-то была православной. Через Сарско-Подонскую епархию казаки сохраняли связь с Русью, и в тяжелую годину эта связь оказалась прочнее, чем соображения личной выгоды, чем перезвон ханских или генуэзских монет.

Казаков было мало, их крошечные городки прятались в зарослях у реки. Но они собирались в отрядики, приветствовали великого князя как долгожданного гостя. Оказалось, что казаки не забыли лучшие времена, сберегли у себя несколько старинных святынь. Преподнесли Дмитрию Ивановичу, икону Божьей Матери – позже ее назовут Донской [27]. Как раз приближался праздник Рождества Пресвятой Богородицы, и государь счел подарок добрым знаком. Велел закрепить икону на древке, как знамя, чтобы Она воодушевляла всех воинов. Но и св. Сергий постарался еще раз укрепить дух Дмитрия. С догнавшими пехотинцами прислал монаха, он принес освященную просфору и записку: «Без всякого сомнения, государь, иди против них и, не предаваясь страху, твердо надейся, что поможет тебе Господь и Пресвятая Богородица».

А укрепить дух было не лишним. Время, оставшееся до столкновения, сокращалось, напряжение нарастало. Две сторожи, находившиеся в степи, отступали перед татарами, поредели в стычках. Дмитрий Иванович направил третий отряд под началом Семена Мелика. Приказание дал трудное, добыть «языка» как можно выше рангом. Удалые бойцы справились, выкрали вельможу прямо из ставки Мамая. К своим уходили с боем, под стрелами, следом за ними выкатились сотни татар. Увидели рать и повернули назад. Отныне и неприятель знал, что русские уже на Дону. «Язык» рассказал – Мамай совсем близко, у Кузьминой гати, сил у него «многое множество бесчисленное». Литовцы тоже недалеко, идут от Одоева.