Книга Преемники. От Ивана III до Дмитрия Медведева - Петр Романов

В 1851 году великий князь принимает первое судьбоносное для России решение. Разбирая спор, возникший в кругу правительственных чиновников относительно необходимости освоения Приамурского края, цесаревич решительно принимает сторону тех, кто считает необходимым прочно закрепиться в этом регионе. Именно с решения Александра Николаевича начинается активное заселение русскими Приамурья.

К моменту смерти Николая I наследник приобрел не только фундаментальное образование, но и немалый опыт практической работы. Александр уже умел принимать самостоятельные и ответственные решения, сам вел дела секретных комитетов, обсуждавших вопрос отмены крепостного права, немало поездил по России и Европе, наконец, даже побывал под огнем.

Горькую чашу поражения в Крымской войне новому русскому царю пришлось выпить полностью, но сделал он это достойно. В одном из писем того периода император пишет:

Как ни тяжела материальная потеря Севастополя и уничтожение нашего Черноморского флота, но я сожалею, и сожалею гораздо более о дорогой крови, которая ежедневно проливалась геройским гарнизоном Севастополя.

Атмосферу самых первых реформаторских лет прекрасно передал в своих воспоминаниях генерал-фельдмаршал граф Дмитрий Милютин; он отбыл для прохождения службы на Кавказ еще при Николае I, а вернулся в Петербург уже при царе-реформаторе. Милютин пишет:

Прибыв в Петербург в конце 1860 года и на досуге прислушиваясь к общественному говору, я был поражен глубокою переменой. Мертвенная инерция, в которой Россия покоилась до Крымской войны, а затем безнадежное разочарование, навеянное Севастопольским погромом, сменилось теперь юношеским одушевлением, розовыми надеждами на возрождение, на обновление всего государственного строя. Прежний строгий запрет на устное, письменное и паче печатное обнаружение правды был снят, и повсюду слышалось свободное, беспощадное осуждение существующих порядков. Печать сделалась орудием обличения зла. Правительство принялось за коренные преобразования; во всех ведомствах, во всех отделах управления разрабатывались новые законы и положения. В губерниях открывались комитеты для совещания по разным возбуждаемым правительством вопросам. Со дня на день ожидалось самое крупное, великое событие — упразднение крепостного состояния, освобождение миллионов людей от позорившего Россию рабства.

Как и любого реформатора, современники хвалили Александра II недолго, а потом с каждым годом все больше ругали. Герцен, узнав о том, что царь подписал манифест об освобождении крестьян, поначалу воскликнул: "Ты победил, галилеянин!", но довольно быстро это громогласное признание в собственном поражении дезавуировал, Польше реформатор свободу не предоставил, а наоборот, жестко подавил очередные тамошние волнения. Земли крестьянам, с точки зрения Герцена, также дал недостаточно.

При этом совсем не учитывалось, что польское восстание объективно мешало проведению либеральных реформ в России, а отмена крепостного права — это результат не крестьянской революции, а компромисса с русским помещиком. Александр недостатки своей реформы видел не хуже Герцена, только в отличие от него был не свободным теоретиком, а практиком, связанным множеством противоречивых обстоятельств.

Настроение сменилось у многих людей, поначалу радостно приветствовавших реформы. Одни отказали реформатору в доверии, потому что, с их точки зрения, он зашел слишком далеко; другие, наоборот, полагали, что он действовал слишком медленно и нерешительно. Обычное, впрочем, дело при столь значительных переменах.

Очень немногие даже сегодня отдают себе отчет в том, насколько тяжек был труд реформатора Александра. Лучший тому пример — отмена крепостного права. Сколько страстных речей было произнесено в России по этому поводу, но если говорить о тех, кто реально оказывал влияние на решение этого вопроса, то окажется, что последовательных сторонников у реформатора на самом верху властной пирамиды можно пересчитать по пальцам. В царской семье это были сам император, его брат великий князь Константин Николаевич, императрица и тетя императора великая княгиня Елена Павловна. В правительстве — директор хозяйственного департамента Николай Милютин, министр внутренних дел Ланской да еще несколько человек, не более того.

В Негласном комитете, что готовил реформу конфиденциально, а затем и в официальном Главном комитете по крестьянскому делу большинство членов думало о том, как торпедировать процесс освобождения крестьян, а не о том, как его ускорить. Когда император попросил Константина Николаевича взять на себя руководство Главным комитетом, на великого князя, несмотря на его принадлежность к царской семье, тут же обрушился поток жалоб со стороны других членов комитета. Формально — за резкость высказываемых им суждений, на самом деле — потому что великий князь, преодолевая сопротивление, решительно отстаивал реформаторскую позицию. Лишь твердая воля, проявленная братьями, не позволила чиновникам вновь заболтать важнейший вопрос.

Знаменитый царский манифест от 19 февраля 1861 года поставил точку лишь в деле освобождения крестьян от рабства, но не решил в полной мере сложнейшего вопроса о землевладении. В результате реформы возникла новая потенциально взрывоопасная ситуация, когда небольшое число помещиков сохранило за собой львиную долю земли, а крестьянам достались личная свобода, убогие земельные наделы и довольно иллюзорная надежда прикупить несколько соток за счет государственной ссуды. Считать это ошибкой реформаторов неверно. Проблему прекрасно видели изначально, просто сделать больше в тот момент не представлялось возможным. Речь все же шла не о крестьянской революции, а о реформе, так что компромисс с дворянским сословием являлся неизбежным.

Позиция самого царя-реформатора по этому ключевому вопросу, не решенному в полной мере в России до сих пор, хорошо видна из переписки (1871 года) князя Барятинского, бывшего наместника на Кавказе, с государем. В письме на имя Александра II князь отмечал:

Последнее слово реформы будет сказано, когда полное освобождение русского народа дойдет до отдельной личности. Поощрите частную собственность крестьян, и вы задушите зародыши коммунизма, упрочите семейную нравственность и поведете страну по пути прогресса. Нет прочнее гарантии для законного преуспеяния, как собственность и свобода личности.

За самого государя, находившегося в это время в поездке, по его поручению ответил граф Шувалов, написавший князю:

Я счастлив, что могу с настоящей минуты предсказать серьезную будущность великой, полезной идее… упразднению второго рабства, быть может худшего, чем крепостное, — общинного пользования землею. Его Величество, сочувствуя содержанию Вашего письма, повелел написать министру внутренних дел, что он во время своего путешествия, выслушав несколько жалоб по этому поводу, желает, чтоб дело было подвергнуто обсуждению Комитета министров… тотчас по возвращении его в Петербург… Я не сомневаюсь, что значительное большинство… выскажется в смысле ваших взглядов, и тогда дело будет выиграно, вопреки всем петербургским "красным", которые при этом случае не преминут дать большое сражение, так как все их будущие надежды погибнут с уничтожением этой социальной и социалистической язвы.